ручки. А жаль, что я её тогда не расспросил, сколько ей лет и как её зовут. — И маленький Павле лёг спать. Под подушкой у него лежала серебряная денежка. Всю ночь ему снилась добрая вила с маленькими ручками.

2. Змея

Высоко в горах угольщики обжигали уголь. Они повалили несколько больших деревьев, напилили и накололи из них дров, составили дрова эти домиком, обложили ветками и мхом и засыпали землёй. И получилась у них угольная яма.

Когда всё было готово, их маленький помощник, мальчик Иво, поджёг яму изнутри и закрыл в неё вход. Огонь постепенно разгорался, и из щелей поползли струйки дыма.

— Через несколько дней, — сказал Иво, обращаясь к своему отцу и дяде, — мы разрушим наш земляной дом, и в нём будет полным-полно отборного угля.

— Хорошо бы! — отозвался отец. Князь Бодо приказал доставить ему побольше угля.

Иво сел на камень и вздохнул:

— Ах, мне бы хоть каплю воды испить!

— Потерпи, — сказал отец. — Сейчас придёт к нам Марица из дома и принесёт и еды, и питья.

И все три угольщика, усталые и голодные, сели под дерево и стали смотреть, как курится дымом их угольная яма.

* * *

Тем временем Марица шла к угольщикам в горы через лес. Она несла им в корзине хлеб, сыр и копчёное мясо. А на плече ещё и бурдючок с водой. Воду эту с великими муками раздобыла она в селе. Потоки у Враньи обмелели, пересохли родники в горах, колодцы в селе остались почти без воды. Для князя Бодо слуги издалека возили воду, но он своим подданным не желал уделить из неё ни капли. Вот уже три месяца, как не выпадали дожди. Скот погибал без питья, выгорали посевы.

И Марица сияла от счастья, что хоть такой-то тощий бурдючок несла отцу и братишке и дяде.

Она торопилась к ним в горы и думала:

«А вдруг брат мой Иво мучается жаждой сейчас?»

И, вместо того чтобы идти знакомой тропкой, пошла напрямик через взгорье.

«Так я скорее приду. То-то обрадуются они, что я так быстро до них добралась».

Вот потянуло угольным дымком — значит, угольщики близко! Вскоре открылся столбик дыма, а раз так — с дороги уже не собьёшься. И девочка увереннее стала пробираться сквозь заросли. А жаждущие листья боярышника и ореха тоскливо и жалобно шепчут и шуршат ей вслед:

— Марица, Марица, хоть каплю водицы дай нам напиться!

— Нет, нет! Не могу! Несу водицу я дяде и отцу и братцу моему!

Птицы стаями над ней кружатся, слетелись со всех сторон, разевают над ней жаждущие глотки:

— Марица! Марица! Хоть каплю водицы дай нам напиться!

Сердце у девочки жалостливое, слёзы так и льются из глаз. Она бежит и унимает на ходу попрошаек:

— Лучше пейте, ветки, птицы, слёзы горькие Марицы!

Туча бабочек и золотистых мотыльков окружила Марицу. И они тоже молят её дать им хоть каплю воды. А один белокрылый большой махаон умер от жажды у неё на плече. Не выдержала девочка, остановилась, села на камень и приоткрыла чуточку ножку бурдюка. Окропила ветки вокруг. Налила чуть-чуть воды в выбоину на камне, чтобы птиц напоить. А бабочек и мотыльков напоила каплями с ладони. И все листья и птицы запели и зашуршали вокруг:

— За каплю водицы прославим мы Марицу!

Марица завязала ножку на своём мехе и пошла дальше. И вдруг остановилась. Полосатая змея с маленькой рогатой головкой преградила ей путь.

— И я тоже умираю от жажды, — прошипела змея.

— Хотела бы я помочь и тебе, — сказала девочка, — потому что ты тоже живое существо, но больше мне нельзя бурдюк открывать.

— У тебя на ладони осталась ещё капля воды, — возразила змея. — Протяни мне свою руку!

— Но у тебя ядовитые зубы.

— Яд в них для моих врагов. Не бойся меня, милая, — вкрадчивым голосом просила змея.

Марица протянула змее руку. Загорелись глаза у змеи. Она подскочила и, взвизгнув: «Кровь людская мне слаще воды!» — вонзилась зубами в палец Марицы. Девочка вздрогнула. Бурдюк и корзинка полетели на землю. Змея скользнула прочь. А Марица с громким плачем кинулась к своим. Из пальца у неё сочилась кровь. Задыхаясь, карабкалась она по горам на призывной дымок угольной ямы. Добежав до неё, девочка вскрикнула:

— Меня укусила змея! — и упала в объятия отца. В глазах у неё потемнело. Сознание помутилось.

Встревожились угольщики. Туго-натуго перевязали девочке руку, чтобы яд не прошёл дальше в тело. Надрезали райку и отсасывали отравленную кровь, но ничего не помогало. Марице становилось всё хуже. Она лежала в дощатой хибарке и, пылая в жару, всхлипывала и стонала:

— Воды! Воды!

Напрасно допытывались у неё родные, где потеряла она корзинку и мех. Девочка их не понимала.

— О горе, потеряем мы Марицу! — не находил себе места отец. — Село далеко, а здесь воды нет!

— Пошли искать все вместе потерянный бурдюк, — предложил его брат.

И они отправились на поиски, оставив Марицу одну. Долго, долго искали угольщики по лесу бурдюк. Но они не знали, каким путём пришла к ним Марица, и ничего не нашли.

Полные мрачных предчувствий, возвращались они назад.

— Может, её уже нет и в живых! — в отчаянии вздыхал отец.

Но, войдя в хибарку, угольщики замерли, поражённые невиданным чудом. У постели стояла корзинка и бурдюк. Рана на Марицыном пальце была промыта и обложена какими-то целебными лесными травами. А сама девочка сладко спала.

— Кто был здесь, кто всё это сделал? — шептал изумлённый отец.

И угольщики бросились аукать и искать неизвестного спасителя. Но лес был безлюден и нем, как всегда.

— Посмотрите! — воскликнул вдруг Иво и указал на свежий отпечаток маленьких босых ног. Этот след вёл в лес и вскоре обрывался.

* * *

На третий день Марица совсем поправилась. А угольная яма прогорела и остыла. Угольщики насыпали уголь в мешки, взвалили их на плечи и отправились лесом домой.

По пути Марица захотела показать им то место, где её ужалила змея. Глядь, а там змея валяется мёртвая. Кто-то камнем пробил вероломной гадине голову.

— Что ты на это скажешь? — обратился отец к своему брату.

— Сдаётся мне, змею казнил тот самый, кто спас нашу Марицу, и ещё сдаётся мне, Марицу спас тот самый, кто вернул маленькому Павле его серебряную денежку.

— Но кто же это?

— Должно быть, какой-то добрый лесной дух.

Иво возразил:

— Нет, это не дух, потому что он оставляет отпечатки ног. Это, наверное, кто-то маленький, потому что у него совсем ещё детские ноги.

Дней десять во Вранье