Из оставшихся трех яиц два других также обскребли до гладкости – и они были бесполезны для нашего исследования. Единственным утешением служило то, что эти операции открыли невидимые до того поры, что позволило нам картировать их распределение и оценить их количество. Это принесло некоторое утешение, потому что, вероятно, нет никакого другого способа, при помощи которого мы могли бы легко получить такую информацию (см. ниже){53}.

В недавнем сообщении об одном из последних трех яиц бескрылой гагарки, которые мы исследовали, говорится: «Принадлежность этого яйца, ныне выцветшего и разбитого, можно отследить до того момента, когда им владел Уильям Буллок, ювелир, торговец редкостями и страстный коллекционер»{54}. Как было очень хорошо видно сквозь стеклянную крышку коробки, это яйцо повреждено: около трети его скорлупы отсутствовало. И до того как мы начали разглядывать поверхность яичной скорлупы через препаровальную лупу, я не мог не подумать, что это сулит нам возможность заполучить фрагмент для исследования под растровым электронным микроскопом, но не смел попросить об этом. Если бы такое предложение последовало, все было бы хорошо и прекрасно; если бы его не было, я бы отдал дань уважения честности хранителя Дугласа.

Мы ехали обратно в Шеффилд по унылым дорогам города Милтон-Кинс, преследуемые образами яиц, испорченных чисткой, но удовлетворенные тем, чего смогли добиться, работая с тремя хорошо сохранившимися экземплярами, и очень благодарные хранителю за его активную помощь.

На следующий день после того, как я загрузил на компьютер все наши фотографии и начинал уже обдумывать, как мы будем их анализировать, зазвонил телефон. Это был Дуглас. «Хорошие новости», – произнес он в явном возбуждении. Он рассказал, что, когда клал яйцо на его надлежащее место в музейном шкафу, то заметил в ящике небольшой пакет. Его сопровождало письмо, датированное 19 января 2001 г., от археолога Джейн Сайдел, в котором она благодарила предыдущего хранителя Майкла Уолтерса за то, что тот предоставил ей кусочек скорлупы яйца бескрылой гагарки для того, чтобы сделать несколько снимков при помощи растрового электронного микроскопа. Первой реакцией Дугласа было потрясение. Он был ошеломлен и просто не мог представить себе, что его предшественник подверг опасности образец бескрылой гагарки для этой цели – пусть даже весьма важной для науки. Далее в письме говорилось, что изображения были получены, но остались неопубликованными. Пока Дуглас говорил со мной по телефону, я нашел в Google имя Джейн Сайдел вместе со словами «бескрылая гагарка», из чего выяснилось, что даже через тринадцать лет ничего не было опубликовано. Дуглас сказал, что в пакете есть еще и фрагмент скорлупы и что я мог бы одолжить его, чтобы сделать свои снимки при помощи РЭМ. В противном случае он готов сам выяснить, есть ли у Джейн собственные оригинальные фотографии, чтобы прислать их мне. Тут мне пришлось задуматься, от какого же яйца этот фрагмент? Я мог слышать, как Дуглас перелистывает страницы письма, отыскивая номер образца. Какой из них это был? «Буллока?» – кажется, спросил я. Так как это действительно оказалось яйцо из коллекции Буллока – одно из тех, поверхность которых отскребли дочиста, сердце у меня упало, но я понял сразу, что это должно быть именно то яйцо. Взять кусочек от поврежденного яйца Буллока и было моей первой мыслью, едва я увидел его. Хвала небесам, я ничего не просил, и мое желание исполнилось. Удачей было то, что Джейн из-за загруженности работой не смогла вернуться к публикации, потому что сделай она это, не осознав того, что яйцо обскребли, пока чистили, – и мы покатились бы вниз по неверной и неровно мощенной дорожке.

Будучи заключен в скорлупу яйца, эмбрион птицы должен каким-то образом дышать. Но, вместо того чтобы использовать легкие, как делаем мы, втягивая в себя воздух и выбрасывая наружу двуокись углерода и водяной пар, он на протяжении большей части своего развития полагается на «диффузию» – естественное движение газов, – процесс во многом тот же, какой мы видим у насекомых (которые тоже лишены легких). Фактически для газообмена с внешней средой и у насекомых, и в яйце птиц используется один и тот же механизм: крошечные поры и поровые каналы, которые соединяют внешнюю среду с внутренней организма. Сотни и тысячи крошечных пор распределены по всей поверхности скорлупы птичьего яйца. Через них кровеносная система эмбриона открыта для обмена газами с внешним миром[17]. Часть сети кровеносных сосудов эмбриона находится вне его тела и ветвится под яичной скорлупой, собирая кислород и выпуская наружу углекислый газ. Эта структура носит неуклюжее название «аллантоис» и аналогична плаценте у млекопитающих{55}.

Рис. 4. Скорлупа яйца. Вверху слева: трехмерное изображение кусочка скорлупы. Вверху справа: отверстие поры – вид сверху – на внешней поверхности яйца кайры. Внизу: созданное методом компьютерной томографии микроскопическое изображение (по сути, микрорентгеновский снимок) кусочка скорлупы кайры, демонстрирующее воронкообразные поры, тянущиеся от внешней (вверху) к внутренней стороне скорлупы. Толщина скорлупы – около 500 мкм

Поры в скорлупе птичьих яиц обнаружил в 1863 г. Джон Дэви, брат известного химика сэра Хэмфри Дэви. Джон был медиком и ученым-любителем, который помогал брату с его экспериментами. Известный своим «довольно поверхностным любопытством»{56}, Джон стал пионером в исследовании птичьих яиц и сообщил некоторые свои наблюдения на осенней встрече Британской ассоциации содействия развитию науки в Ньюкасле в 1863 г. Находясь под впечатлением от огромной изменчивости толщины яичной скорлупы у различных видов, он исключительно логическим путем сделал вывод: толщина яичной скорлупы связана с весом насиживающей птицы. Затем он отметил: