Мир велик.

Самолеты бороздят его во все стороны, в любое время и в любую погоду.

Путешествовать.

Можно было бы заставить себя следовать по определенной широте (Жюль Верн, «Дети капитана Гранта») или объехать Соединенные Штаты Америки, соблюдая алфавитный порядок (Жюль Верн, «Завещание чудака») или обуславливая переезд из одного государства в другое наличием двух одноименных городов (Мишель Бютор, «Движущая сила»).

Удивление и разочарование от путешествий. Иллюзия покорения расстояния, упразднения времени. Быть далеко.

Видеть воочию то, что долгое время было всего лишь картинкой в старом словаре: гейзер, водопад, Неаполитанский залив, место, с которого Гаврило Принцип стрелял в австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда и герцогиню Софию Гогенберг, на углу улицы Франца Иосифа и набережной Аппель, в Сараево, как раз напротив питейного заведения братьев Симич, 28 июня 1914 года, в одиннадцать часов пятнадцать минут.

Или, точнее, видеть какой-нибудь предмет очень далеко от его предположительно первоначального местонахождения: совершенно уродливый — например, шкатулку из ракушек с надписью «На память о Динаре» в шале Шварцвальда или совершенно заурядный — к примеру, какую-нибудь вешалку с отметкой «Hôtel Saint-Victor» в гостинице bed and breakfast Инвернесса, или совершенно невероятный — допустим, «Археологический справочник департамента Тарн», составленный г-ном X. Крозом (1865, ин-кварто, 123 стр.), в гостиной семейного пансиона Регенсбурга (во Франции более известного под названием Ратисбон).

Видеть то, что мы всегда мечтали увидеть. Но что именно мы всегда мечтали увидеть? Пирамиды? Портрет Меланхтона кисти Кранаха? Могилу Маркса? Могилу Фрейда? Бухару и Самарканд? Шляпку, которую носит Кэтрин Хепберн в фильме «Сильвия Скарлетт»? (Однажды, по пути из Форбака в Метц, я сделал крюк, чтобы заехать в местечко Сен-Жан-Рорбак и посмотреть на место рождения генерала Эбле.)

Или, скорее, открывать то, что мы никогда не видели, не ожидали и даже не предполагали увидеть. Но как привести примеры: это не то, что по прошествии времени включается в комплект сюрпризов или чудес света; ни грандиозное, ни поразительное; ни даже гарантированно причудливое. Напротив, это скорее обретенная близость привычности, пространство родства…

Что можно знать о мире? Какое пространство сумеет охватить наш взгляд от рождения до смерти? Сколько квадратных сантиметров поверхности планеты Земля окажется под нашими подошвами?

Изъездить весь мир, избороздить его вдоль и поперек — это будет всегда значить, что мы познали несколько аров, несколько арпанов земли: кратчайшие вторжения в бесплотную древность, дрожь в предвкушении приключений, беспрецедентные поиски, завязшие в легкой дымке, от которых наша память сохранит лишь несколько подробностей. Помимо вокзалов и дорог, сверкающих взлетных полос аэропортов и узких кромок земли, которые несущийся с большой скоростью ночной поезд освещает на краткий миг, помимо так долго ожидаемых и так поздно открытых панорамных видов, помимо нагромождений камней и скоплений произведений искусства, останутся, может быть, трое детей, бегущих по совершенно белой дороге, или домик на выезде из Авиньона с решетчатой деревянной дверью, некогда окрашенной в зеленый цвет, темный контур деревьев на вершине холма в окрестностях Саарбрюкена, четыре веселых толстяка на террасе кафе в пригороде Неаполя, главная улица Бриона, в Эре, за два дня до Рождества около шести часов вечера, прохлада крытой галереи на рынке Сфакса, крохотная плотина на шотландском озере, извилистая дорога под Корволь-л’Оргейо… А с ними — неодолимое, мгновенное и почти материальное ощущение конкретности мира: что-то светлое, более близкое к нам; мир уже не как неизбежный маршрут, непрерывная гонка, бесконечное испытание, повод для безнадежного накопления или иллюзия покорения, но мир как обретение смысла, восприятие земного письма, той географии, авторами которой, уже позабыв об этом, являемся мы сами.

…так что мир и окружающее пространство выглядели зеркалом друг друга — изукрашенные иероглифами и идеограммами, которые могли быть знаками и в то же время могли ими не быть. Известковое отложение на базальте, взметенный ветром гребень на слежавшемся бархане, глазки́ павлиньих перьев (жизнь среди знаков постепенно научила видеть таковые во множестве явлений, существовавших раньше просто так, обозначая лишь свое присутствие, и сделала эти явления знаками самих себя, прибавив их к числу оставленных специально теми, кто хотел оставить знак), полосы, запечатленные огнем на сланцевой породе, четыреста двадцать седьмой — чуть скошенный — желоб на карнизе фронтона мавзолея, череда полосок на телеэкране под влиянием магнитной бури (ряд знаков превращается в ряд знаков знаков, знаков, повторяемых бессчетно, — всегда одних и тех же, но и всякий раз отличных, так как к намеренно оставленному знаку добавлялся появившийся случайно), не вполне прокрашенная ножка буквы Р, пришедшаяся в одном из экземпляров «вечерки» на дефект бумаги, одна из восьмисот тысяч отметин на гудронированной стенке кессона в доках Мельбурна, след неожиданного торможения на асфальте, статистическая кривая, хромосома…

Итало Кальвино

(«Космикомические истории»){10}

Мы пользуемся глазами, чтобы видеть. Наше поле зрения открывает нам безграничное пространство: нечто более или менее круглое, которое очень скоро прерывается справа и слева и не продолжается ни ниже, ни выше. Скосив глаза, мы можем увидеть кончик нашего носа; поднимая глаза, мы видим, что есть верх; опуская глаза, мы видим, что есть низ; поворачивая голову, сначала в одну, потом в другую сторону, мы даже не можем полностью увидеть то, что нас окружает; приходится поворачиваться всем корпусом, чтобы увидеть все то, что есть позади нас.

Наш взгляд пробегает пространство и дает нам иллюзию рельефа и расстояния. Именно так мы выстраиваем пространство: вот верх и низ, лево и право, впереди и позади, близко и далеко.

Когда ничто не останавливает наш взор, он уносится вдаль. Ничего не встречая, он ничего не видит, он видит лишь то, что его останавливает. Пространство — это то, на что взгляд наталкивается, то, во что он упирается: преграда (кирпичи, угол, точка схода); пространство — это когда образуется угол, когда происходит остановка, когда нужно развернуться, чтобы все продолжилось. В самом же пространстве нет ничего эктоплазматического; у него есть края, оно не разбегается во все стороны, оно делает все, что нужно, для того, чтобы железнодорожные рельсы сходились перед тем, как уйти в бесконечность.

Здесь я написал главу о кривых линиях, дабы доказать превосходство прямых…

Прямая линия! стезя, по которой…

— Эта прямая линия — стезя, по которой должны ходить христиане, — говорят богословы.