Мы похоронили его в лесу.

— Быстрей давай! Что застрял, ну! — опять этот голос.

Он втащил меня обратно в реальность. Не хотел я обратно, но он меня силком туда втащил. За шкирку.

Недолго думая, я распахнул заднюю дверь, схватил Соньку в охапку и швырнул ее в кузов. Потом сам запрыгнул. «Скорая» тут же рванула с места, я даже дверь закрыть не успел.

— Дверь закрой, ежкин кот! — проорал водитель.

Как мне ее закрыть-то?!

Зараженные бежали за нами, падали, вставали, цеплялись за распахнутые двери, когтями скребли, снова падали. Мне эти когти на всю жизнь запомнятся: бросились тогда в глаза, в кошмарах теперь будут сниться, наверное. Длинные и синие — абсолютно ненатуральные на вид. Как из дешевого фильма ужасов. И еще запомнил: среди зараженных была одна старуха в берете. Она бежала впереди всех, огромного роста, обогнала даже Сашку. С нее берет потом слетел, и под ним она оказалась стриженой — коротко, как мужик. Не знаю, когда я все это успел разглядеть.

И знаете, что самое странное? Нет, понятно, что кругом полнейший сюрреализм творился, но все-таки. Самым удивительным было то, что они все не поодиночке действовали, а сообща. Как единый организм со множеством рук и ног. Я вжался в стенку и смотрел, как эта клоака, сгусток мертвой человеческой энергии несется за нашей «скорой». На чудовищной какой-то скорости, не отстает ни на секунду. Сейчас они догонят нас. Сейчас догонят и запрыгнут сюда.

Я скакнул к распахнутым дверям. Зажмурился, старался на них не смотреть. Очень старался, но как-то так само получалось смотреть. Тогда я вообще закрыл глаза и протянул руку. Представил, что это не моя рука, а резиновая перчатка на палке. Но все равно я чувствовал, прямо кожей, что меня сейчас схватят. Выволокут из «скорой» за эту самую палку — она у меня ходуном ходила. Не знаю, как я захлопнул двери в итоге — сначала одну, потом другую. Не знаю, как у меня получилось. Я захлопнул и свалился на пол.

Соня сидела рядом на корточках. Обхватила коленки руками — не пикнет. Она не плакала, только дрожала. Машину трясло, подбрасывало на колдобинах. Потом резко швырнуло вбок — водитель на полной скорости разворачивался. Значит, все-таки в село едем. Все нормально, едем в село. В голове дергалась одна только эта мысль, и кровь молотила в висках. Сжав челюсти, я встал на четвереньки и подполз к двери. Ага, подполз. У меня ноги прямо подкашивались. Мне казалось, что если я сейчас встану, то тут же рухну обратно. Я подтянулся на руках и выглянул в окошко. Оно было заплевано грязью. Нет, не грязью — чем-то бурым.

Они больше не бежали. И даже не смотрели нам вслед. Зараженные стояли посреди дороги и о чем-то разговаривали. Они совещались. И еще они больше уже не дергались. Они двигались, как обычные люди.

* * *

Сонькины резиновые сапоги стояли у печки. Они были теперь ярко-желтые, как две канарейки. Как «Мини Купер» после мойки — такие же. Или это от огня? В кухне было сумрачно — окна-то запечатаны ставнями.

— …а потом я побежала к Сашке, я думала, что он…

— После расскажешь, пей. Сперва надо согреться. — Колокольцев вышел из комнаты.

Я проследил за ним взглядом. Обычный человек — не толстяк и не особенно мускулистый. Такой, знаете, мясистый скорей. Грудь, как столешница, широченная. И голова с седыми кудрями. Он сильно хромал на правую ногу. Она была у него короче, что ли. Это ведь Колокольцев был — там, на «скорой». Надо отдать ему должное: появился он вовремя. Не появился бы — сгинули, как Сонька выразилась. Не забыть надо спасибо ему сказать потом.

Скоро он вернулся с двумя парами шерстяных носков. Одна Соне, другая мне. Я сразу их надел — колючие. Тепло, шерстяво, как я в детстве говорил. Я отхлебнул из кружки — чай с медом. Кажется, липовый. Горячий и приторно сладкий, я такой люблю, хоть и вредно. Еще глоток — по телу волнами расходились жар и спокойствие.

Я больше не один. Вернее, я больше не старший. Теперь главный он, дядя Семен Колокольцев. Здоровый сельский дед: колкий проницательный взгляд, губы под щетиной сжаты, морщины не от глаз, а вертикальные, поперек лба. Один из тех, кто носит на лице весь свой возраст. Угрюмый. Еще несколько дней назад я и представить себе не мог, что обрадуюсь этой встрече. Так обрадуюсь, словно встретил старого друга. Вот он, сидит на лавке, чай пьет из блюдца, излучает спокойствие. Одним своим видом — как добротно сложенный кирпичный дом. Он у него один такой в селе, с иголочки. Все остальное ветошь, да я уже рассказывал.

Значит так: Колокольцев — это моя гарантия. Спокойствие. Моя безопасность. По крайней мере, на ближайшее какое-то время.

Мне вдруг захотелось спать, просто смертельно. Упасть на лавку и вырубиться хотя бы на пару часов.

— Ты из города? — спросил он. Голос сиплый, прокуренный. Взгляд зафиксирован на мне.

Я кивнул:

— Из Москвы.

— Здесь как оказался?

— Мы с родителями дачу ехали смотреть.

— А где они?

Это что, допрос, что ли?

— Не знаю. Мы были в дороге, когда все началось. Я после удара отключился.

— Дядь Семен, а у нас тушенка есть. Шесть банок. Я могу сварить кашу, хотите?

— Потом сварим. Ты ешь. — Колокольцев придвинул к Соне глубокую тарелку: комок топленого масла и толстые ломти ноздреватого хлеба.

Мы помолчали.

— Значит, в госпитале, говоришь, встретились? — он опять спросил.

Мне не понравилось, как он это спросил — в третий раз уже. Вообще не нравился его тон. Как будто он меня подозревает. Я что, похож на зараженного?

Точно прочитав мои мысли, он сказал:

— Покажи браслет.

Я достал его из кармана.

— Синий, видите? Я здоров.

Я, конечно, все понимаю, осторожность — это хорошо. Это просто отлично. Но не до такой же степени. Морда лица у меня пока на месте, причем довольно каменная на вид. Я старался выглядеть сурово, ему под стать. Меня мамик учила — эффект зеркала, кажется, называется. Собеседника моментально располагает. Только на Колокольцева мои ухищрения не действовали почему-то.

— Вижу, что здоров, — он кивнул. — И все равно я не понимаю, где ты все это время был.

— Я же говорю, я находился без сознания.

— Дядь Семен, он хороший, — сказала Соня. — Правда. И смелый.

Вот, у меня уже заступница появилась.

Его короткая борода улыбнулась. То есть, конечно, рот под ней — но его не было видно, поэтому как будто борода.

— Правда-правда! Антон меня от зараженного спас!

Я почувствовал, что краснею. Ненавижу, когда меня при всех нахваливают. Вернее, когда хвалят — люблю, но свою реакцию на это ненавижу. Краснею, как девочка. У меня сосуды под кожей близко расположены.

— Он сидел на потолке, я идти боялась, а Антон…