не написаны, а выдавлены пером, так они еще и расползались по разным направлениям. Так фраза, начавшись в углу страницы, продолжалась по дуге раздвоенного хвоста льва, который стоял на задних лапах и, раскрыв пасть, являл окончание фразы на длинном своем, почти змеином языке.

Часто фразу было не собрать. Например, два слова, красиво расположившись в лепестках французской лилии, в сочетании своем ничего не давали. Продолжения других фраз ни Василиса, ни Александра Сергеевна не находили. Это были какие-то неоконченные, как бы отрезанные фразы. Три слова «тридцать, рыцари и гербы», допустим, можно было связать. И получалось довольно понятно: «тридцать рыцарей с гербами» или «тридцать гербов рыцарей». Но что именно должны означать эти рыцари и эти гербы, пока было не ясно. Усложняло понимание и то, что начертанные слова стояли в неопределенной форме.

Все, что было написано и нарисовано яркими красками, вполне определенно указывало на герцога Филиппа Доброго. А все, что было выдавлено пером, пока ни на что не указывало. Это все надо было найти и каким-то образом соединить, чтобы понять смысл. Что можно было утверждать точно, так это то, что кто-то намеренно очень искусно зашифровал свое послание, раскидав его по всем страницам вставки.

К утру весь стол Василисы был завален исписанными тетрадными листами. В 8 утра измученные, но счастливые своим открытием две исследовательницы поплелись на кухню завтракать. Но даже виртуозно приготовленный Баб Мартой омлет с травами, лежащий на тарелках пушистыми облаками, даже умопомрачительный аромат крошечных рогаликов, испеченных к кофе, не могли отвлечь Василису с Александрой Сергеевной от мыслей о книге. Все то, что раньше вызывало божественный трепет, сегодня было проглочено и почти не замечено.

После завтрака обе отпросились под разными предлогами с работы и опять засели в кабинете.

После ночи, проведенной в поисках с внезапными вскриками, означающими новое открытие, и бесконечными шиканьями друг на друга «тише, а то Марта проснется!» собрать во что-то более-менее понятное удалось немногое. Семь бумажек лежало на столе рядочком. На четырех было следующее:

Божественный флорентиец.

Тридцать гербов рыцарей или тридцать рыцарей с гербами.

Храм божий здесь.

Месть мастера спустя.

На остальных листках вперемешку были выписаны слова, которые никак не хотели соединяться во что-то понятное: младенец, отмщение, пламень, ярость, Господь, клятва, святая, мост.

— Так, — сказала Александра Сергеевна, устало потирая глаза, уставшие от очков и ночного бдения. — Час спим и снова в борозду.

Василиса кивнула и, опустив голову на книгу, мгновенно уснула. Александра Сергеевна столь же мгновенно уснула, сидя в кресле, чего очень давно с ней не случалось: ни продавленного кресла вместо кровати, ни мгновенного засыпания вместо невыносимой старческой бессонницы.

Проснулись обе под вечер.

Глава 3

Сидя на кухне и доедая вкусный ужин, приготовленный Мартой, счастливой от того, что близкие рядом, Василиса и Александра Сергеевна обсуждали обнаруженные слова.

— Ну, допустим, только на минуту, — говорила Александра Сергеевна, собирая с тарелки кусочком хлеба пряный мясной соус, — что и вставка относится каким-то образом к Филиппу III. Допустим, что тридцать рыцарей с гербами…

— Или тридцать гербов рыцарей, — перебила ее Василиса.

— Пока это не важно. И не мешайте мне, голубушка, размышлять. Так вот, допустим, что тридцать рыцарей с гербами или без оных, — строго глянула на племянницу тетка, — мы как-то можем соотнести с Филиппом Добрым. Так же допустим, что «Храм божий здесь» является указанием на несостоявшийся крестовый поход на Константинополь. Впрочем, совсем необязательно.

— А Вы говорили, что вставка более позднего периода, чем книга. Может Филипп тогда уже умер? Тогда вставка не имеет никакого отношения к Филиппу, — заметила Василиса.

— Филипп отдал богу душу в 1467–1468 годах, если я ничего не путаю. Марфушенька, подавай, умница, чай. Все очень вкусно. Не устаю благодарить творца за счастье вкушать твои божественные блюда. Вот, что со мной делают твое мастерство и книги древние! Заговорила, как толстовская графинюшка. Так, так, спасибо. И, Василиса, подайте мне, пожалуйста, вооон тот очаровательный птифурчик! Благодарю.

Продолжим. Филипп умер. Но Божественный флорентиец, — не совсем последовательно проговорила Александра Сергеевна. — Кого так называли? Правильно, — сама себе ответила тетка, доедая очаровательный птифурчик, — Микеланджело. Не сразу, конечно, а после его Пьеты.

— Знаю! Знаю! — вскричала Василиса. — Это самый конец XV века. У меня книжка была про Микеланджело. Серенькая такая.

— Молодец. Ваша серенькая книжица была, скорее всего, написана Ирвингом Стоуном. Многое там придумано, но суть передана верно. А главное, Вы совершенно правы. Пьета Божественным флорентийцем была создана в конце пятнадцатого века.

— Он ее еще как-то долго создавал, — продолжала волноваться Василиса, предавшись воспоминаниям.

— Не слишком. Начал в 1498 году в Риме, а в 1501 году уже вернулся во Флоренцию.

— Разговаривать с Вами невозможно, — почти обиделась Василиса.

— Разговаривать возможно, спорить бессмысленно. Я знаю больше Вас. Успокаивает то, что у Вас еще вся жизнь впереди. Наверстаете. А пока возьмите птифурчик. И я предлагаю прогуляться хотя бы вокруг дома. Сутки дома сидим. Пойдемте, проветримся. Там и продолжим.

Они встали, благодарно расцеловали Марфушу и отправились на прогулку.

На улице и правда, похолодало. И все шло к тому, что снег-таки пойдет. Но тетка с племянницей были увлечены беседой, а потому решительно не обращали внимания на погодные неприятности.

— И все же, как соотносятся рыцари с Микеланджело? — третий раз за последние пять минут проговорила Александра Сергеевна. — Какое отношение флорентиец имеет к Филиппу?

— Я думаю, что если речь идет все-таки о Микеланджело, то мы можем утверждать, что вставка написана и вклеена не раньше первого десятилетия XVI века, — заметила Василиса.

— Два раза молодец. Не переживайте. Это я завидую. Вы очень толково рассуждаете. Да, вставка начала шестнадцатого столетия. А к этому времени не только Филипп Добрый почил, но и сын его Карл Смелый. Что же нам хотели сказать этой вставкой? Давайте соберем все, что нашли.

Итак, у нас есть:

Книга, написанная в 1457–1463 годах, и, как мы, надеюсь, верно предполагаем, принадлежащая герцогу Бургундскому Филиппу III Доброму.

Вставка, за каким-то чертом вклеенная в книгу. И вставка эта начала XVI века.

Микеланджело. А я-таки настаиваю, что это о нем идет речь во вставке.

Тридцать рыцарей с гербами. Возможно, это о рыцарях Ордена Золотого руна. А возможно и нет.

Нам ничего не дают ни словосочетания «храм божий здесь» и «месть мастера спустя», ни слова: младенец, пламень, святая, клятва и что-то там еще было.

— А если это про младенца сказано «святой»? — спросила Василиса, пытаясь идти в ногу с теткой. Но та шла хоть и прогулочным, но