— Голодная? — спрашивает, проглотив.

— Нет, — отвечаю тут же, но желудок уже почуял близость еды и нагло меня подставляет, заурчав громче прежнего.

— Выпендривайся дальше, — равнодушно пожимает плечами и продолжает есть, а я вновь возвращаюсь к контракту. Через пару минут он не выдерживает и раздраженно отодвигает от себя пластиковый контейнер, рыча: — Я ни черта не слышу за криками китов в твоём животе! Сядь и поешь!

Встаю и иду, чё делать? Буквы уже перед глазами пляшут с голодухи, а дочитать придётся. Быстро набиваю желудок под его пристальными взглядом и возвращаюсь на диван.

Где-то на пятнадцатой странице он останавливает меня взмахом руки и встаёт, начав расхаживать по кабинету с руками в карманах.

— Ещё раз тот же абзац, — говорит через время и я повторяю. — Стрёмная формулировка, — морщится и подходит к столу, выдвигая ящик. Кидает мне маркёр, я ловко его ловлю и тут же выделяю строки. — Погнали дальше, — слегка ухмыляется и вновь начинает ходить.

Ещё через пару страниц морщусь я:

— Стрёмная формулировка.

— Поясни.

— На турецком всё в шоколаде, а перевести можно по-разному.

— Давай оба варианта, — я делаю перевод, а он кривится: — Первый вариант адекватный, второй какая-то галиматья. Сможешь исправить?

— Конечно, — пожимаю плечами и достаю из сумки ручку, начав писать между строк.

Через пару часов на удивление плодотворной работы он забирает у меня из рук бумаги и пролистывает, оценивая количество исправлений.

— И это дерьмо едва не пошло в оборот, — качает головой, а я начинаю подниматься. — Не торопись… теперь всё это нужно перепечатать.

— Так юридический же… — возражаю слабо.

— Ну а кто тут трудоголик? — ухмыляется в ответ и достаёт из шкафа второй ноутбук. — Давай так. Зачитываешь предложение, я печатаю на русском, ты — на турецком.

По-честному…

— Хорошо, — отвечаю обреченно и пересаживаюсь за стол.

И ещё два часа на выполнение чужой работы.

Отрываю глаза от монитора и с силой растираю лицо. Тугой пучок давит на мозги и страшно бесит. Кошусь на Тимура, бегло перечитывающего контракт, и тянусь руками к волосам. Ну, не могу я больше терпеть. Ночь на дворе, плевать уже на этикет, дресс-код и прочую ерунду.

Распускаю волосы и облокачиваюсь на спинку стула, блаженно прикрывая глаза.

— Твою ж сука мать… — бормочет рядом и я тут же напрягаюсь всем телом, широко распахивая глаза:

— Ещё ошибка?

— Ага, природы, — отвечает, скривившись.

Растерянно хлопаю ресницами, а он одной рукой отодвигает стул, на котором я сижу, от стола, и рывком притягивает к себе. Я не успеваю даже возмутиться, как его рука ныряет в мои волосы, а он жадно выпивается своими губами в мои.

Ну уж нет! Это слишком!

— Что Вы себе позволяете?! — взвизгиваю нервно, обеими руками отпихивая его от себя.

Тут же подрываюсь, подлетаю к дивану, хватаю свою сумку и иду к двери, но открыть успеваю лишь на половину. Его рука захлопывает её обратно, он толкает меня в спину, наматывает мои волосы на свой здоровый кулак и запрокидывает мою голову на себя, целуя шею.

— Перестань! — кричу, пытаясь вырваться, лишь только вырывая свои волосы. — Перестань, пожалуйста! Мне больно!

Закрываю лицо руками не в силах сдержать слёз, он тут же отпускает мои многострадальные волосы и обнимает обеими руками, прижимая спиной к своей груди.

— Прости, слышишь? — торопливо шепчет на ухо. — Прости, не знаю, что на меня нашло.

— Какой же ты… — всхлипываю зло, но злюсь больше на себя.

Его объятие прожигает внутренности через кожу. Тело моментально вспоминает его сильные руки и даёт отклик, разливаясь обжигающей лавой внизу живота. Я даже вырваться не пытаюсь больше, как добыча в кольце удава, осознавая всю безнадежность своего положения.

— Мудак, — отвечает с готовностью, — не кричи.

И продолжает шарить руками по моему телу, стискивает грудь, задирает юбку, целует шею.

— Прекрати! — вновь возмущаюсь из последних сил.

— Не кричи, — повторяет глухо, — прибежит Всеволод и ты поставишь его перед сложным выбором.

— Это ещё что значит?! — ахреневаю на столько, что разворачиваюсь в его руках, чтобы видеть его глаза.

— Ну, как… — ухмыляется, сверкая глазами и осторожно поглаживая одной рукой мою грудь, — услышит крики о помощи, поднимется, поймёт, что происходит, и будет решать — вызвать полицию и лишить себя стабильного заработка или сделать вид, что не слышал, и лишиться спокойного сна. А у него пятеро детей на шее.

— Четверо, — поправляю машинально.

— Пятеро… — хмыкает в ответ и нахально пользуется моментом, расстёгивая на моей блузке пуговицу за пуговицей. — Младшему полторы недели.

— Неужели мальчик?! — ахаю в ответ, вяло отбиваясь от его настырных рук.

— И цель достигнута, — тихо смеётся, водя пальцами от вздымающейся против воли груди к шее, — настырный мужик.

— Кто бы говорил… — ворчу в ответ, а глаза закрываются сами собой, когда он начинает меня целовать.

— Так что, будешь кричать? — спрашивает, слегка отстраняясь.

— Буду, — отвечаю честно и обхватываю его руками за шею.

Плавно выезжаю с подземной парковки и ловлю себя на мысли, что улыбаюсь, как кретин. Не помню уже, когда в последний раз был на таком расслабоне. В голове штиль, в ногах приятная слабость, движения плавные, размеренные…

— Хватит лыбиться! — рычит на меня переводчица с соседнего сиденья, а я сжимаю губы, чтобы не заржать. — Да-да, оборжаться как смешно, — кривляется в ответ. — Варвар!

— Можно подумать, последняя юбка, — закатываю глаза и сворачиваю в область.

Посадить бы её на такси, а не пилить через весь город… вот это был бы кайф. Но вместо этого я галантно предлагаю её отвести, всё ещё под впечатлением от разных конштюков, которых у неё в загашнике оказалось сильно больше, чем я помнил. И даже то, что она сидит с повязанным вокруг талии пиджаком и жутко злится за испорченную тряпку меня совершенно не бесит.

«Пять часов утра, в аэропорту надо быть в двенадцать, — произвожу в голове нехитрые подсчёты, — до неё полчаса, плюс обратно. От моего дома в аэропорт часа два днём, от её — час от силы. Итого в трубу два часа, которые можно было бы поспать».

Сворачиваю на светофоре и слышу её ошалелый голосок:

— Ты куда?

— Домой, — отвечаю с невозмутимым лицом.

— Класс… — протягивает тихо, без недовольства, скорее удручённо, — тормозни на остановке, пожалуйста.

— Зачем? — ухмыляюсь, дразня её.

— Когда ты предложил отвезти меня домой, — чеканит в ответ, — я по наивности решила, что ко мне. Но уже осознала свою ошибку, так что тормози, — а вот сейчас подбешивает. Не разобралась и с ходу мозги начинает полоскать. — Ты оглох?! — рявкает так, что в правом ухе начинает звенеть.

— Не ори! — огрызаюсь в ответ.

— Второй раз