— Беги, мой мальчик.

Знаю, тебе хочется допросить сержанта.

Сегодня днем Йама воспользовался телескопом, чтобы следить за эдилом и доктором Дисмасом, когда они встретились и о чем-то беседовали на пыльном склоне холма в Городе Мертвых. Он считал, что доктор Дисмас ездил в Из, чтобы устроить ему место ученика в каком-нибудь пыльном углу эдилова Департамента. А потому, направившись в караулку, он изменил курс и тихонько пробрался на галерею под самым потолком Большого Зала, где по праздникам прятались музыканты и, незримые, услаждали серенадами слух гостей эдила. Йама просунул голову между древками двух пыльных знамен и обнаружил, что смотрит прямо на эдила и доктора Дисмаса.

Оба они пили портвейн, такой темный, что он казался черным, а доктор Дисмас закурил одну из своих сигарет. Йама ощущал запах пахнущего гвоздикой дыма, Выпрямившись, доктор Дисмас сидел на резном стуле в застывшей позе, и только его белые руки, как живые существа, непрестанно двигались на полированной поверхности стола. Перед ним были разложены бумаги, от которых в воздухе мерцали какие-то голубые точки и черточки. Йама многое бы отдал, чтобы иметь под руками бинокль и разобрать, что написано в этих бумагах и что означают эти схемы.

Йама ожидал, что эдил будет обсуждать с доктором Дисмасом перспективы его ученичества, однако вместо этого эдил завел речь о доверии.

— Когда я взял Йаму в свой дом, я также взял на себя ответственность родителя. Я воспитал его, как смог, приложил для этого все усилия, и я пытался принять решение о его будущем, храня в своем сердце только его интересы. Вы требуете, чтобы я в мгновение ока все это отбросил, поставил на карту мой долг по отношению к мальчику, основываясь на неких смутных обещаниях.

— Не только, — сказал доктор Дисмас, — раса мальчика…

Сердце Йамы забилось быстрее, но эдил сердито оборвал доктора:

— Это не имеет значения. Я помню, что вы мне сообщили. Это убеждает меня, что я обязан позаботиться о его будущем.

— Я понимаю. Но при всем моем уважении позвольте заметить, что вы можете оказаться не в состоянии защитить его от тех, кто пожелает о нем узнать и решит, что его можно использовать. Я говорю о более серьезных уровнях, чем Департамент Туземных Проблем. Я говорю о могучих силах, силах, которые ваши несколько десятков солдат не смогут задержать и на секунду. Вам не следует ставить себя между этими силами и тем, что они пожелают получить.

Эдил вскочил так резко, что опрокинул свой бокал с вином. На мгновение Йаме в его укрытии показалось, что его опекун сейчас ударит доктора Дисмаса, но эдил повернулся спиной к столу, сжал кулаком подбородок и сказал:

— Кому вы рассказали, доктор?

— Пока только вам.

Йама понял, что доктор Дисмас лжет: ответ выскочил из его губ слишком поспешно. Он не знал, догадался эдил или нет.

— Я заметил, что баркас, доставивший вас из Иза, все еще стоит на якоре вне акватории бухты. Меня интересует, что это значит?

— Думаю, я мог бы спросить капитана. Он мой знакомый.

Эдил обернулся к доктору.

— Понимаю, — холодно сказал он. — Значит, вы угрожаете…

— Мой дорогой эдил! Я пришел в ваш замок не затем, чтобы угрожать. Надеюсь, я достаточно хорошо воспитан, чтобы не допускать подобного поведения. Это не угрозы, просто прогноз событий. Вы знаете, что я думаю о происхождении мальчика. Имеется лишь одно объяснение. Полагаю, что любой человек, получив эти свидетельства, пришел бы к такому же выводу, что и я, однако моя правота в данном случае не имеет значения. Необходимо учитывать, в какой опасности может оказаться мальчик. Мы находимся в состоянии войны, а вы прячете его от своего собственного Департамента. Вам не понравится, если ваша лояльность будет поставлена под сомнение. Еще раз.

— Осторожнее, доктор. Я мог бы приказать вас арестовать. По слухам, вы — некромант, занимаетесь магией.

К тому же все знают, что вы употребляете наркотики.

Доктор Дисмас спокойно ответил:

— Ну, первое — это только сплетни, а второе, хотя и может быть правдой, едва ли имеет значение, ведь вы только что продемонстрировали доверие ко мне, ваше письмо хранится в моем Департаменте. Копии тех бумаг, которые мне удалось обнаружить, тоже. Арестовать меня вы, конечно, можете, но вот держать в тюрьме — нет: сами будете выглядеть глупцом или взяточником. Но зачем нам ссориться? У нас общий интерес. Мы оба хотим уберечь мальчика от зла и расходимся только во взглядах на то, как его защитить.

Эдил снова сел, пробежал пальцами по серой коже лица и спросил;

— Сколько вы хотите?

Доктор Дисмас засмеялся. Смех его был похож на треск ломающегося под порывами ветра старого дерева.

— На одной чаше весов золотой самородок — ваш сын, а на другой легчайшее перышко ваших денег. Не буду даже притворяться оскорбленным.

Он встал, вытащил окурок своей сигареты из мундштука, загасил его в лужице портвейна, расплескавшегося из стакана эдила, и потянулся к мерцающим схемам.

Щелчок — и схемы исчезли. Доктор Дисмас подбросил в воздух кубик проектора, и тот исчез в кармане его длинного черного сюртука. Он сказал:

— Если вы не предпримете нужных шагов, то я сам буду вынужден это сделать. И поверьте, тогда ваша участь будет незавидна.

Когда доктор Дисмас ушел, эдил сгреб бумаги и прижал их к груди. Плечи его тряслись. Йама, сидя наверху, мог бы подумать, что его опекун плачет, но он, конечно, ошибался. Это невероятно, ведь никогда прежде, даже при известии о смерти Тельмона, эдил не выказывал никаких признаков горя,

В ту же ночь Йама долго не мог заснуть, он лежал, глядя в темноту, а мысли его неслись в бешеном галопе; он пытался понять, что же такое обнаружил доктор Дисмас. В одном он по крайней мере был уверен: это связано с его происхождением, с его расой; постепенно он сумел себя убедить: эти сведение таковы, что доктор Дисмас оказался в состоянии шантажировать эдила. Возможно, его родители были еретиками, или убийцами, или пиратами… но в таком случае, кто мог бы его использовать и какие силы им бы заинтересовались? Он вполне осознавал, что, как и все сироты, он заполнил пропасть отсутствия родителей невообразимыми выдумками. Они могли быть героями войны, живописными негодяями, безмерно богатыми аристократами; они только не могли оказаться обычными маленькими людьми, ибо это означало, что и сам он — заурядность и оставили его не из-за какой-то невероятной авантюры, громкого скандала, а просто из-за мелких житейских трагедий, свойственных простым человеческим жизням. В глубине души Йама знал истинную ценность этим выдумкам и, хотя он давным-давно их оставил, как оставил свои детские игрушки, возвращение доктора Дисмаса вновь их пробудило, и теперь все эти истории, любовно придуманные им в детстве, яркой чередой проносились в его голове, истаивая в беспокойных снах, наполненных непонятным ожиданием.