– Ты же его знаешь. С ним не просто.

– А Зорны? С ними ты поддерживаешь отношения?

– Редко. Филип каждый год зовет меня в Нью-Джерси на День благодарения. Честно говоря, пока мама была жива, я его не слишком жаловал, но со временем я стал лучше к нему относиться. Он очень тяжело переживал ее смерть, я понял, как сильно он ее любил, и как-то сразу оттаял. Теперь у нас ровные, уважительные отношения. То же самое с его дочерью. Памела всегда производила на меня впечатление сноба, для которого важно, какой ты окончил колледж и сколько денег зарабатываешь, однако с годами она, кажется, поумнела. Сейчас ей тридцать пять – не то тридцать шесть, она живет в Вермонте с мужем-адвокатом и двумя детьми. Если хочешь, можем в этот раз вместе поехать к ним на День благодарения. Они наверняка будут рады тебя увидеть.

– Посмотрим. Вообще-то с меня хватит тебя и Рэйчел. Еще один, притом бывший родственник – это уже, пожалуй, перебор.

– А кстати, как поживает моя кузина Рэйчел?

– Ты наступил на больную мозоль, мой мальчик. С ней самой, я полагаю, все в порядке. Хорошая работа, хороший муж, хорошая квартира. Но пару месяцев назад мы с ней сильно поцапались, и царапины еще не зажили. Пока она со мной не разговаривает.

– Я тебе сочувствую, Натан.

– Не стоит. Уж позволь, я буду тебе сочувствовать.

Когда мы с Томом встретились за ланчем на следующий день, у нас обоих сложилось ощущение, что это превращается в маленький ритуал. Не то чтобы это прямо так было сформулировано, но, при отсутствии других планов и обязательств, мы старались посидеть вдвоем среди дня в каком-нибудь ресторанчике или кафе. То, что я был вдвое старше и еще недавно именовался «дядей Натом», значения не имело. Как говаривал Оскар Уайльд, после двадцати пяти все мы одного возраста, а тут еще схожие обстоятельства: живем одни, бобылями, практически без друзей (уж я-то точно). Так отчего бы не прервать беспросветное одиночество в компании с дружком-приятелем, с новообретенным Томассино [12], и вместе не похлебать баланды?

В тот день Марина выглядела сногсшибательно – джинсы в облипочку и свободная оранжевая блузка. Восхитительное сочетание, от которого я получил двойную выгоду: когда она подходила к нашему столику – сочные заостренные грудки в открытом вырезе, а когда поворачивалась к нам спиной – округлые полновесные полушария. После моей фантазии о проведенной вместе ночи я держался с ней несколько скованно, зато она, явно не забывшая моих щедрых чаевых, вовсю улыбалась, принимая наш заказ, и, думаю, отлично сознавала, что навсегда покорила мое сердце. Хотя, насколько я помню, мы с ней не обменялись и двумя словами, видимо, когда она направлялась на кухню, на моем лице застыла такая блаженная улыбка, что Том, отметив мой странный вид, спросил, не случилось ли чего. Я заверил его, что со мной все в порядке, и вдруг, сам не знаю как, выпалил про свое любовное помешательство.

– Ради этой девушки я готов горы свернуть, но что толку! Она замужем, к тому же настоящая католичка. Одно хорошо, мне есть о ком мечтать.

Я был готов к тому, что Том расхохочется мне в лицо. Ничего подобного. Очень серьезный, он похлопал меня по руке.

– Я тебя отлично понимаю, Натан. Это ужасно.

Пришел черед его исповеди. Оказывается, мой племянник тоже влюбился в недосягаемую женщину.

Он называл ее И.М. – Идеальная Мать. Он даже не знал ее настоящего имени, ни разу не заговорил с ней. Каждое утро, по дороге в букинистическую лавку, он проходил мимо ее дома и видел ее сидящей на ступеньках крыльца вместе с двумя маленькими детьми в ожидании желтого школьного автобуса. Он не переставал отмечать про себя редкую красоту этой женщины, ее длинные черные волосы и светящиеся зеленые глаза, но больше всего Тома трогало ее обращение с детьми. Еще никогда ему не приходилось видеть, чтобы материнская любовь выражала себя с такой красноречивой простотой, с такой нежностью и откровенной радостью. Обычно И. М. сидела в середке, дети доверчиво прижимались к ней, а она, обняв детей за талию, тыкалась им в шею носом и целовала попеременно или сажала их к себе на колени и обнимала разом, такой магический круг, где переплелись обжимки, воркование и смех.

– Я всегда замедляю шаг, – рассказывал Том. – Такое зрелище хочется смаковать. Я делаю вид, что уронил что-то на землю, или останавливаюсь, чтобы закурить, – все, что угодно, лишь бы продлить мгновение. Как же она хороша, Натан. Когда я вижу ее с этими детишками, я, кажется, снова начинаю верить в то, что человечество не безнадежно. Все это так глупо, согласен, но я думаю о ней по сто раз на дню.

Я оставил свои мысли при себе, но, не скрою, был огорчен. Парню тридцать лет, в расцвете сил, а он в смысле семьи и, шире, отношений с женщинами поставил на себе крест. Его последней девушкой была некто Линда, тоже аспирантка, но они расстались за полгода до его отъезда из Энн Арбора, и с тех пор – кругом облом, он уже прекратил всякие попытки с кем-то познакомиться. Двумя днями ранее он мне признался, что за год у него не было ни одного свидания, то есть весь его любовный опыт свелся к тайному обожанию И. М. Довольно жалкий удел. Ему следовало собраться с духом и что-то предпринять. Для начала с кем-то переспать, вместо того чтобы растрачивать свои ночи на бесплодные мечты о прекрасной матери, олицетворении всего земного. Сам я, разумеется, находился в точно таком же положении, но, по крайней мере, девушку своей мечты я знал по имени и в любой момент мог с ней заговорить. Для старой развалины вроде меня – вполне достаточно. Я свое оттанцевал и отпрыгал, и все остальное уже неважно. Если представится шанс сделать на бляхе еще одну зарубку, я не откажусь, но это не вопрос жизни и смерти. А вот Том был просто обязан набрать в легкие побольше воздуха и нырнуть в этот омут с головой. В противном случае так и будет прозябать в своей шестиметровой комнатушке, а с годами превратится в злобное существо, каким он вовсе не был задуман природой.

– Хотел бы я увидеть это небесное создание своими глазами, – сказал я. – Тебя послушать, так она просто с другой планеты.

– Без проблем, Натан. Зайди ко мне как-нибудь пораньше, до восьми утра, и мы вместе прогуляемся мимо ее дома. Разочарован ты не будешь, гарантирую.

Уже на следующее утро мы шли вдвоем по его любимейшей улице. Я был уверен, все эти рассказы про «гипнотическую силу» Идеальной Матери – изрядное преувеличение… и ошибся. Она была само совершенство, воплощение ангельской красоты, а что касается счастливой троицы, то это зрелище могло растрогать даже самого закоренелого брюзгу. Мы с Томом благоразумно затаились за высокой белой акацией. Больше всего в избраннице моего племянника меня поразила абсолютная свобода жестов, бесконтрольное самовыражение, она вся жила одним мгновением, длящимся вечно. Хотя на вид ей было лет тридцать, из-за простоты и легкости, с какой она держалась, издали ее можно было принять за молоденькую девушку, и то, что такое прелестное существо не боится напялить на себя клетчатую фланелевую рубашку и мешковатый белый комбинезон, почему-то особенно радовало глаз. Это был признак уверенности в себе и безразличия к мнению окружающих, свойственных только очень спокойным, уравновешенным натурам. Я, конечно, не собирался вот так сразу выкинуть из головы мою чудную Марину Гонсалес, но, объективно оценивая женскую красоту, я должен был признать: рядом с И.М. она меркнет.