Имя первое – Алексей Максимович Горький.

Вообще-то обитал в этом доме не он сам, а его многолетний друг издатель Константин Петрович Пятницкий. Тот был главой издательского товарищества «Знание», которое в начале XX века гремело на всю Россию. Книг «Знания» ждали, их зачитывали до дыр – во многом благодаря тому, что в них печатался Горький...

Буревестник революции бывал у Пятницкого на Николаевской наездами: жизнь его носила достаточно кочевой характер. Но в сумме эти наезды (в 1902, 1903 и 1904 гг.) сложились в месяц-другой пребывания тут. А потом Горький с Пятницким решили вместе снять новую квартиру, размерами побольше. Как писал Алексей Максимович сестре, «я, несомненно, стеснял К. П. на Николаевской»...

Кстати, именно Пятницкому Горький посвятил пьесу «На дне». Эта пьеса и напечатана была в «Знании», причем издание имело ошеломляющий успех: солидный 40-тысячный тираж разошелся в течение двух недель, так что пришлось делать допечатки.

Дом № 4

Не все знают, что с этой пьесой приключилось потом одно любопытное обстоятельство. Горький активно поддерживал социал-демократические партии – в том числе в Германии. В связи с выходом «На дне» он поручил известному партийцу Парвусу собрать гонорар с немецких театров за постановки этой пьесы. Условие было такое: пятую часть получает за труды Парвус, а из оставшегося четверть идет Горькому и три четверти в партийную кассу.

Какие тут могли быть сложности? Тем более, что Парвус был хорошо известен и в России, и в Германии: его таланты ценили Ленин и Плеханов, Троцкий и Роза Люксембург.

Первую часть дела Парвус и вправду выполнил хорошо: собрал в театрах около ста тысяч немецких марок. Но затем случилось то, что описывает в своих мемуарах сам Горький: «Вместо денег он прислал в "Знание" К.П. Пятницкому письмо, в котором добродушно сообщил, что все эти деньги он потратил на путешествие с одной барышней по Италии... Позднее мне в Париже показали весьма красивую девицу или даму, сообщив, что это с ней путешествовал Парвус.

"Дорогая моя, – подумалось мне, – дорогая"...».

Знал бы Горький, что Парвус со временем развернется еще шире! Он станет агентом германского и турецкого правительств, будет получать от немцев миллионы на организацию революции в России. А весной 1917 года именно Парвус организует проезд большевиков через Германию в пломбированном вагоне. Такая вот историческая личность!

А.А. Тихонов-Луговой

В отличие от Горького, имя которого на слуху и сегодня, второй писатель, обитавший в доме № 4, известен ныне только специалистам. О нем есть запись в адресной книжке А.П. Чехова: «Тихонов Ал. Ал. Николаевская, 4».

Алексей Алексеевич Тихонов печатался под псевдонимом Луговой и выпускал солидные собрания сочинений. В конце XIX века, в пору обитания в этом доме, Тихонову досталась видная должность – он на пару лет стал редактором самого популярного российского журнала «Нива». Немудрено, что многие литераторы – по делам, или без таковых – наведывались к нему в гости...

О Тихонове-Луговом есть иронические и жесткие строки в дневнике Корнея Чуковского: «Самовлюбленный Луговой. Красивый, высокий, с венчиком седеющих волос вокруг лысины – облик большого писателя... Банален, претенциозен, не без проблесков дарования, но пуст. Свои черновые рукописи он посылал в Вашингтонскую библиотеку, не доверяя нашим русским хранилищам... Когда он задумывался, жена снимала обувь и ходила по комнатам в одних чулках. Каждое утро в постели он сочинял новый афоризм и вставлял его в рамочку и вешал у себя над кроватью до следующего утра. А старые афоризмы складывал как драгоценность».

И дальше: «Претенциозное самомнение Лугового сыграло с ним злую шутку. Он вообразил, что может написать трагедию о баварско-мексиканском Максимилиане, в которой будет около 25 действий и около 1000 действующих лиц. Трагедия написана корявыми стихами – и окончательно сгубила его репутацию. Он послал ее в "Русское Богатство" и получил отрицательный отзыв от Короленко. Ну уж и отделал он Владимира Галактионовича в ответном письме!!!»

Итак, два писателя названы. А вот еще два памятных обитателя дома № 4 отношения к литературе не имеют никакого. Но зато они оставили след в других областях знания и искусства.

Профессор Иван Александрович Стебут, живший здесь в начале XX века, был персоной известной. Знаменитый агроном, он как раз в ту пору создал в столице Женские высшие сельскохозяйственные курсы, которые стали именоваться по фамилии основателя – Стебутовскими. Писатель Лев Успенский, живший неподалеку от этих курсов, описывал заведение Стебута и его питомиц красочно: «Рассадник громкоголосых, крепких телом, румяных, длиннокосых или же коротко стриженных девушек из "провинции" – поповен, намеренных стать агрономами, вчерашних епархиалок, не желающих искать "жениха с приходом", – решительной, революционно настроенной женской молодежи. Особенно много было там девушек-латышек, с могучими фигурами валькирий, с косами пшенного цвета и толщиной в руку, смешливых и благодушных на вечеринках землячеств, но при первой надобности способных и постоять за себя, и дать отпор шпику на улице, и пронести под какой-нибудь, нарочито, для маскировки, напяленной на себя, "ротондой" – безрукавным плащом – весящую не один десяток фунтов "технику" – типографские шрифты, подпольный ротатор или шапирограф».

Шапирограф, поясним тут, – это копировальный аппарат, позволявший получить до 150 копий с оригинала.

Перемахнем теперь в советские 1920-е: наш второй герой приобрел известность именно тогда. Эдуард Корженевский был одним из первых и самых популярных джазменов Ленинграда. Его ансамбли играли в ресторане «Кавказский», в кинотеатре «Гигант» и в других заведениях.

Историкам запомнился один из ансамблей Корженевского, игравший в середине 1920-х. Состав его был невелик: саксофон, два банджо и рояль, за которым сидел руководитель ансамбля. О «гвозде» программы этого ансамбля пишет знаток джаза Алексей Баташев: «Из раструба саксофона неожиданно вылетал фейерверк цветных бенгальских огней, освещая полутемный зал всеми цветами радуги». Собственно к музыке этот эффект имел мало отношения, но публика была довольна!

В те годы Эдуард Корженевский жил в доме № 4 по улице Марата. А дата, когда он навсегда покинул этот дом, известна доподлинно – из справочника «Ленинградский мартиролог». 21 сентября 1937 года Эдуард Петрович был арестован, два месяца спустя приговорен к высшей мере наказания, а 24 ноября расстрелян.

Но при чем же тут «грязное», вынесенное в заголовок этой статьи? А вот при чем: в советские годы едва ли не самой приметной достопримечательностью дома № 4 был общественный туалет. Размещавшийся в полуподвале, отнюдь не благоухающий, он долгое время был местом встреч разного рода маргиналов.