– Я удивлен, что принц Альфонсо не попросил твоей руки, пока был здесь.

– Ты злишься, папа?

– Нет, что ты, дитя! Я думал совсем о другом.

– Прости, если озадачила тебя, – неожиданно с жаром сказала Лукреция. – Просто мне кажется, что если я уже достаточно взрослая, чтобы выйти замуж, то должна знать такие вещи.

Он взял ее руку, белую, как крыло голубки. В Испании, под знойным жестоким солнцем эти бледные руки ценились бы выше любого сокровища. В Валенсии Лукреция стала бы предметом всеобщего обожания. Однако она нужна ему здесь.

– Ну, хорошо, – проговорил он серьезным тоном, приняв решение сказать ей правду. – Вполне вероятно, что ты не выйдешь замуж за дона Гаспара д’Аверса.

– Мы помолвлены! Как он это воспримет?

– Он будет рвать и метать. Но потом успокоится.

– Так, значит, Милан?

– Не уверен. Пока мы лишь ведем переговоры. – Александр улыбнулся. – Глядишь, Пресвятая Дева поможет нам принять решение.

– У меня еще не было времени как следует поговорить с ней. Хотя… хотя я знаю еще один способ найти ответ.

Она сгорала от нетерпения. Став отцом всех католиков мира, он все реже мог побыть с ней наедине. И сейчас они в равной степени наслаждались обществом друг друга.

– И что же это за способ?

– Надо взять чашу с водой, обвести вокруг нее воском или свечной золой, – теперь глаза Лукреции сияли, – затем сказать несколько слов и слегка помешать деревянной ложкой, а когда вода успокоится, заглянуть в нее. Там можно увидеть лицо своего будущего мужа.

Александр не смог сдержать смеха:

– Думаю, не очень-то умно для дочери папы римского вызывать дьявола, гадая на свое будущее.

– Это вовсе не дьявол, папа! И слова произносятся богоугодные.

– Неважно, все равно такие обряды запрещены. Кто научил тебя этому?

– Никто… – потупилась она. – Это просто игра…

– Полагаю, настоятельница Сан-Систо не одобрила бы такие игры.

– Я узнала о ней как раз в монастыре! Девочки все время играли в нее. – Теперь она сжала его руку. – Конечно, настоятельница ни о чем не догадывалась. Ты не представляешь, как скучно там порой бывало, одни молитвы и никаких развлечений!

Монашки, вызывающие духов, чтобы предсказать будущее!.. Не будь он так занят, выдирая зубы у кишащих повсюду ядовитых змей, мог бы навести порядок в монастырях. Что ж, это подождет. Он заглянул в веселые глаза дочери. Она любит игры. Не только внешне в ней сохранились детские черты. В свои тринадцать она еще слишком юна для замужества. Кого бы ни выбрали ей в мужья, в контракте будет прописан пункт об отсрочке консумации брака.

Однако избранник не будет испанцем, в этом не оставалось сомнений. Расстроит ли ее это?

Она задумалась над его вопросом.

– Раньше я всегда хотела там жить. Вы с тетей Адрианой так много рассказывали о Валенсии, о том, как сверкает море под ярким солнцем, а по городу гуляет легкий ветерок, о том, как много там церквей и дворцов, а люди веселые и дружелюбные. Но сейчас я хочу остаться здесь. Мы – одна из самых влиятельных семей Италии. Каждый из нас должен сыграть свою роль ради общего будущего, и замужество – это шаг, который многое для нас изменит, – произнесла Лукреция как по заученному.

– Браво! Вот слова настоящей Борджиа! Не переживай больше. Когда решение будет принято, ты узнаешь о нем.

Она встала.

– Отец. Я хочу попросить тебя кое о чем.

Александр едва не ответил «все, что пожелаешь», но вспомнил разговор с Джулией и решил уточнить:

– Что же ты хочешь?

– Мне бы не хотелось иметь очень уж старого мужа. Хуан говорит, что старики писают в постель.

– Правда? – Он удивленно посмотрел на дочь.

– Ах, он вовсе не тебя имел в виду!

– Я знаю.

– И еще кое-что…

Он театрально вздохнул, словно смиряясь с тяжелой участью. Они улыбнулись друг другу.

– Верни Чезаре домой. Он тоскует по Риму. Я читаю об этом между строк в его письмах.

– Он приедет к твоей свадьбе. Обещаю.

Александр прошел по узкому коридору, то и дело цепляя своим грузным телом стены, затем открыл дверь и очутился в темной капелле папского дворца. Дверь сливалась со стеной, расписанной под занавес, – не зная, где искать, или не присмотревшись внимательно, вы бы никогда ее не заметили.

Он прошел мимо караульного, чьей обязанностью было следить, чтобы лампы у алтаря никогда не гасли. Возле нефа сидел другой гвардеец – он следил, чтобы караульный у алтаря не заснул. Когда папа проходил мимо, оба подняли глаза, а затем тут же уставились в пол. Они отлично знали, что им положено видеть, а что нет.

Со свечой в руке Александр прошагал по мраморным плитам в центр капеллы к трансепту. Как и многие сильные мира сего, он привык к роскоши. Когда двадцать лет назад был достроен его собственный дворец, первые недели он ходил по нему как ребенок, очарованный новой игрушкой. Но очень скоро он переключился на повседневные дела. Рассмотрение жалоб, составление договоров, манипулирование людьми и денежные махинации – все эти заботы поглотили его, а сводчатые потолки, расписные стены и золотые тарелки быстро отошли на задний план. Богатство было неотъемлемой частью положения в обществе, оно вызывало чувство уважения и восхищения. Впрочем, в отличие от других кардиналов, Родриго Борджиа не стремился во всем следовать моде.

Но даже он не мог пройти по этой недавно выстроенной капелле, не восхищаясь ее роскошью и величием. Старый хитрый лис Сикст IV! Рим всегда был полон головокружительно высоких зданий, но Сикст понял, что возведение такой капеллы само по себе явление из ряда вон выходящее. За десять лет с момента ее постройки Александр много раз наблюдал за тем, какой волшебный эффект производит Сикстинская капелла на входящих в нее: люди стоят, открыв рот, пытаясь осознать ее огромные размеры – за основы были взяты габариты Соломонова храма. А увидев, как свет играет на фресках с изображением Моисея и Христа, посетители невольно улыбаются, изо всех сил вытягивают шеи и скользят взглядами выше, выше, по изображениям на стенах к потолку, декорированному под усыпанное звездами небо.

И он сейчас тоже устремил свой взгляд вверх. Какое мудрое архитектурное решение! Среди такого великолепия человек чувствует себя ничтожным и покорным. Лишь святые и отшельники видят чудесное в птичьем крыле и обычной травинке. Большинству людей для того, чтобы поверить в могущество Бога, нужно нечто большее. В этом и состоит работа Рима. Каждый добросовестный папа оставлял после себя высеченное из камня и мрамора наследие. Он повидал много примеров, пока ожидал своей очереди на папский престол. Жажда строительства охватывала всех: и скромных, и тщеславных. Однако Сикст превзошел любого из своих предшественников. Он начал жизнь францисканцем, исповедуя бедность и добродетель, но едва головы его коснулась тиара, как он принялся раздавать указания архитекторам и инженерам, воздвигая великую капеллу под своим именем. Счета росли, и Родриго Борджиа, в то время вице-канцлеру, приходилось исхитряться и добывать все больше денег. Не удовлетворившись содеянным, Сикст перестроил несколько церквей, заложил свой личный алтарь в уже обветшалом соборе Святого Петра и возвел новый мост через Тибр, также дав ему свое имя. Его строительные амбиции были непомерно велики – неужели он думал, что доживет до момента, когда все его проекты завершатся? Месса в честь открытия капеллы, совпавшая с праздником успения Пресвятой Девы Марии, прошла незадолго до смерти Сикста, и к тому времени он уже больше походил на растение, чем на человека.