И вот, решив, что нечего терять, я особым образом «прослушал» бедного орленка. Мне стали понятны его индивидуальная мелодика и ритмика и произошедшие сбои. В течение нескольких дней я подбирал особую мелодию-камертон, чтобы вернуть ему здоровье. И когда все было готово, я в течение получаса наигрывал орленку «правильную» композицию на гитаре.

Меня поразила реакция птицы. Орленок нахохлился, прикрыл глаза и стал слегка раскачиваться в ритме звучащей мелодии. Что было потом? Очень скоро раненое крыло зажило, мой подопечный стал все больше двигаться, пробовать летать – ив конце концов улетел от нас!

Когда он взмыл ввысь, мне казалось, что вместе с ним к небу улетает мое сердце! Я был счастлив, ведь мне удалось, следуя дедушкиной модели, вернуть правильный ритм отдельно взятому объекту мира, а значит – и миру в целом!

Ликуя, я поспешил к дедушке и рассказал ему об исцеленном орленке. Он с нежностью выслушал меня и пожал руку:

– Ну вот, – сказал он, – ты понял главное о музыке. Я уверен, что со временем, когда уже меня не будет, ты сделаешь то, чего не смог сделать я. Это очень хорошо, что ты оказался таким способным учеником!

– Дедушка, ты что! – закричал я. – Ты не умрешь никогда! Ведь «правильные» вибрации музыки настроят тебя на нужный ритм. И даже если ты будешь очень-очень болеть, ты поправишься! И даже если будешь умирать, ты оживешь!

В ответ дедушка грустно улыбнулся, взял в руки скрипку и сыграл какую-то необычайно прекрасную пьесу. Казалось, скрипка смеется и плачет, любит и страдает, что-то лопочет человеческим голосом… Но вот произведение закончилось. Дедушка отнял скрипку от подбородка, положил на стол вместе со смычком и обнял меня.

– Дорогой Рушель, – сказал он, – сейчас ты слышал божественного Паганини. Но даже эта бесконечно прекрасная пьеса окончилась… Запомни, пожалуйста, ни одна мелодия не может звучать бесконечно, оставаясь сама собой, не теряя своих качеств. Так же и человеческая жизнь, которая тоже не что иное, как… мелодия.

– Дедушка, – горячо возразил я, и лицо мое было мокро от слез, – но ведь можно не переставать играть! Ты сам отложил скрипку и смычок, никто тебя не заставлял. А ты мог бы играть Паганини снова!

– Я мог бы, мог бы, – согласился он. – Но уникальность любой музыки – и в се конечности. Иначе музыка обесценится, станет механической… Нс унывай, Рушель. Помни, пожалуйста, что следует спасать жизнь, но смерть – неизбежна. И когда она вступает в свои права, длить жизнь бессмысленно, потому что это только кажется, что ты длишь ее, на самом деле ты длишь умирание. Ты должен всему этому научиться, ты должен во всем разобраться… Из тебя получится замечательный музыкотерапевт!

– Музыкотерапевт? – переспросил я, догадываясь о смысле нового для меня слова. – Это тот, кто лечит музыкой?

– Да, мой мальчик, – дедушка пожал мне руку. – Ты достойный продолжатель традиций Блаво.

С этого времени я начал постигать философию мира и жизни через призму музыкальной гармонии.

Как мы постигаем мир? С помощью чувств, важнейшими из которых для постижения являются зрение, слух, обоняние, осязание, вкус. Конечно, мы не можем все пробовать на язык (и не станем, мы же не животные, и нам знакомы соображения гигиены), мы можем идентифицировать отнюдь не все запахи, не ко всякой вещи можно и нужно прикасаться. Так что более универсальны зрение и слух.

Однако же спектр зрительных восприятий человека ограничен. Мы, например, не способны видеть в отсутствие света; при ярком освещении наше цветовое восприятие искажается; мы не можем рассмотреть мелкие детали удаленных или слишком приближенных к нам предметов.

Но вот что касается слуха – он у человека работает практически без ограничений. Эксперименты показывают, что мы способны улавливать даже звуки сверхзвукового диапазона. Просто мы их не идентифицируем как звучащие, но чутко реагируем на их вибрации.

Именно реакция на вибрацию лежит в основе нашего восприятия звуковой волны. Звук ведь не что иное, как колебания атмосферы, которые могут сопровождаться некими слышимыми нами модуляциями. Но могут и не сопровождаться – и тогда мы «слышим» не собственно звук, а вибрацию. На первый взгляд, ничего не происходит, но что-то нас тревожит, мы ощущаем некие импульсы – и это наш ответ на уловленные органом слуха колебания.

Лаже слабослышащий человек на самом деле отлично реагирует на вибрации, которые могут сопровождаться собственно звуковыми сигналами. Он не воспринимает звуков, но внутренним ухом ловит вибрации!

Первым музыкальным инструментом, который я стал осваивать, была гитара. У дедушки была, как он говорил, «в загашнике, специально для тебя» небольшая шестиструнная гитара – очень красивая, инкрустированная перламутром, с колками из натуральной кости. Она, несомненно, была старинная, но вот какого времени, сказать трудно. Деду отдал ее один знакомый немец перед возвращением на родину (это был немец из пленных, который что-то проектировал у нас, потому что был опытным инженером; он вспоминал, что сдался в плен при первой же возможности, убийство людей противоречило его убеждениям, война представлялась всегда делом чудовищно жестоким, он всей душой не одобрял фюрера и предчувствовал крах Германии, но вынужден был идти в армию; этот человек, как рассказывал дедушка, был очень добрым и умным; он часто приходил к нам со своей любимой гитарой, перебирал ее струны, что-то напевал… А когда пришло время репатриации, оставил ее деду на память о себе).

Дедушка научил меня сначала простым аккордам. Потом, обладая отличным музыкальным слухом, я начал сам подбирать на гитаре мелодии. Одно время моим особым развлечением было воспроизводить только что услышанную по радио музыку на своем инструменте. Я наигрывал песни о войне и любовные романсы, оперные арии и гимны. Это была отличная игра!

Но однажды дедушка сказал мне:

– Рушель, ты уже неплохо овладел инструментом, и пальцы твои приобрели достаточную беглость. Для чего ты играешь?

– Меня это радует, – честно ответил я. – И моих слушателей развлекает моя игра.

– Отлично, – покачал головой дедушка. – Доставлять радость себе и людям – очень хорошо. Но у гитары, как и у любого музыкального инструмента, есть особые возможности. Пора тебе осваивать их.

– Особые возможности? – удивился я. – Какие?

– Это возможности камертона по отношению к человеку – его самочувствию, настроению.