— К какому? — вздохнул Захар. — К психологу? Мы пробовали. Сказал, что у нее нет проблем в том понимании, что обычно приводит людей за специализированной помощью.

— Но что-то же надо делать.

— Ну подскажи, что, — почти с вызовом отозвался он.

— А рукописи твои редактировать, например?

— Что?! Да ты с ума сошла! Я ей как-то отрывок показал — знаешь, что она сделала? Переписала по-своему и обиделась, когда я отказался вставить это в книгу. Ты ведь знаешь Настю — она разбирается во всем, если ее послушать. А если вдруг не разбирается — то непременно сядет и разберется. Только она не оценивает себя критично, вот в чем проблема. Ей только кажется, что она такая умная, способная, талантливая. На самом деле она обычная трудяга, которая может выполнять хорошо поставленную задачу — не более. Но у Насти самооценка очень завышена.

— Не сказала бы, — возразила я. — Как по мне, так наоборот, скорее. Она себя не принимает, потому и пытается создать новый образ. Подает себя такой, какой хотела бы видеть — именно что умной, способной, талантливой и все на лету схватывающей, просто очень несчастной и непонятой. Нет, она умная, тут никто не спорит — но перегибать-то зачем? Мне вообще кажется, что Настя таким образом привлекает к себе внимание — и все. Ей на самом деле вполне удобно, но хочется еще, чтобы вокруг все под ее дудку плясали. И обвинять близких в черствости и бездействии — лучший способ внушить им чувство вины и заставить их оставаться рядом.

— Я тебе, Стася, честно скажу — не знаю, что делать, не знаю, как дальше жить. Нам стало вместе совершенно невозможно, я ее раздражаю, она — меня. Мы ведь даже за стол вместе не садимся теперь, ни на завтрак, ни в обед, ни вечером. Вчера это ради тебя все было, показуха такая…

Захар вдруг закрыл лицо руками, и плечи его затряслись. Это удивило меня до немоты — он плакал. Лавров был мягким человеком, но никогда прежде я не видела его в таком состоянии.

— Захар… это пройдет. Просто такой момент… — попыталась я, но он помотал головой:

— Нет, Стася, это не момент. Момент не длится десять лет. Я не могу больше, у меня тоже нет жизни рядом с ней. Она не живет сама и не дает мне. Я постоянно в чем-то виноват, сколько же можно…

Я не нашлась, что ему ответить.

Развод одинаково больно ударит и по нему, и по ней, что бы оба при этом ни говорили. Но и продолжать жить в состоянии вечного раздражения друг от друга тоже невозможно. Тупик…

Всю оставшуюся дорогу мы молчали.

Захар отвернулся к окну, ему было ощутимо стыдно за такое внезапное проявление эмоций, хотя мне бы даже в голову не пришло осудить его.

Я же пыталась отвлечься от мыслей о том, что в родном городе меня, возможно, уже ищут, треплют нервы маме и бабуле… Но я сейчас ничем не могу помочь, ничем. Мне нужно сперва оказаться в безопасности, и вот тогда я смогу вытащить родных и устроить им лучшую жизнь.

Такси остановилось у шлагбаума, и Захар вышел, прихватив с собой мой паспорт. На территорию мы вошли уже пешком, долго шли по аллее ухоженного парка по направлению к трехэтажному белому зданию. Дорогу нам внезапно перебежала белка, и я вздрогнула, инстинктивно уцепившись за рукав Захара:

— Как ты думаешь, белка — это к чему?

— Ни к чему, — пожал плечами Лавров. — Не кошка же. И потом — ты давно такая суеверная стала?

— Станешь тут… — пробормотала я.

Нас встретил пожилой мужчина в зеленом хирургическом костюме и ослепительно-белом халате, накинутом сверху:

— Здравствуйте, Захар Николаевич, — он пожал руку Лаврову и перевел взгляд на меня: — А вы, я так понимаю, Станислава?

— Да. Спасибо, что согласились проконсультировать.

— А что это у нас с голосом? — удивился доктор, услышав мое сипение.

— Не знаю… несколько дней уже так, видимо, нервное что-то.

— Хорошо, посмотрим. У нас и фониатр консультирует, пригласим.

— Спасибо, — как заведенная, повторила я.

— Тогда мы сейчас вот как поступим, — доктор указал Захару на диван в просторном холле. — Вы, Захар Николаевич, тут подождите, хорошо? А мы со Станиславой… как ваше отчество, простите?

— Юрьевна.

— А мы со Станиславой Юрьевной пойдем в приемное отделение, там поговорим, посмотрим и решим, что дальше делать.

— Прекрасно, я как раз смогу кое-что по работе сделать — Захар устроился на диване и вынул из сумки ноутбук.

— Сейчас вам кофе принесут, я распоряжусь. Курить можно на улице, там справа от выхода скамейки и урны.

— Да-да, спасибо, — пробормотал Захар, уже погрузившись в строчки на экране.

Мы же с доктором куда-то пошли, спустились в подземный переход. Светодиодные лампы по обеим сторонам выложенного розовато-бежевой плиткой тоннеля постепенно загорались по мере нашего приближения и гасли за спиной.

— У вас не один корпус? — спросила я, чтобы хоть как-то разбавить ужасный гулкий звук шагов в пустом длинном помещении — как будто идешь на казнь.

— Да, три. Административный, лечебный и реабилитация.

— И что же — вот так постоянно ходите?

— Конечно. Зимой даже удобно — не нужно одеваться. У нас и клиенты так перемещаются — на процедуры, например, или в зимний сад, туда родственники приходят, — объяснил доктор. — Кстати, я не представился, — спохватился он, смешно хлопнув себя по лбу. — Вячеслав Андреевич Васильков. Я заместитель главного врача этой клиники, хирург.

— Вы будете меня оперировать?

— Мы решим это после того, как обговорим все детали. Я бы хотел, чтобы вас сперва сама главный врач осмотрела, обычно в подобных ситуациях решение принимает она.

— В каких ситуациях?

— Станислава Юрьевна, я не очень приветствую разговоры на ходу, возраст не тот уже. Давайте до кабинета потерпим.

Прекрасно. У меня сложилось впечатление, что в этой клинике мне могут и отказать, и что делать в этом случае, совершенно непонятно. Других знакомых врачей найти вряд ли удастся — и с этим-то мне Захар помог. Не ехать же в Москву… да и смысл какой, там тоже никого нет, а заявиться в первую попавшуюся клинику и рассказать, что мне нужно, я не могу.

Настроение слегка испортилось. Ненавижу зависеть от кого-то, а сейчас мое в прямом смысле дальнейшее будущее зависело от неизвестной женщины, с которыми у меня всегда не особенно складывалось.

Когда мужчина, помимо медицины, увлекается еще и готовкой, в этом, бесспорно, есть что-то притягательное.

Утром меня разбудил не будильник, а запах, доносившийся из кухни.

Я села, сонно моргая глазами, и втянула аромат — показалось, что это блины. О господи, невозможно завтракать выпечкой без риска для фигуры…