Боксерские трусы и майка бывшего супруга Рэнди оказались Уилли велики, ее собственный розовый халатик – мал, но зато как нельзя кстати пришелся горячий кофе. Несколько глотков возродили в усталом, измотанном Уилли радость жизни, а уж когда на столе появилась дымящаяся тарелка с яичницей и ломтями жареного бекона, он и вовсе словно перенесся на блаженные острова.

– У меня тут родились кое-какие соображения, – промолвила Рэнди, садясь напротив.

– Великолепно! – прочавкал Уилли. – Я имею в виду яичницу с беконом. И то, что ты надумала, тоже, наверное, под стать этому блюду. Но, господи, до чего же я, оказывается, голоден! – Он воткнул вилку в бекон, поднес его ко рту и с жадностью откусил. – Замечательно! Просто бесподобно!

– Я тебе скажу сейчас кое-что. Тебя я знаю давно, и, в общем-то, сказать мне это, кроме тебя, некому. Ты, конечно, будешь смеяться, но… – Рэнди нахмурилась: – Учти, Уилли, если рассмеешься, то опять очутишься без халата и трусов на улице.

– Я не засмеюсь, – пообещал Уилли, вдруг замерев и забыв о беконе.

Рэнди глубоко вдохнула и внимательно посмотрела ему в глаза, а Уилли подумал, что глаза у нее очень красивые.

– Я полагаю, что моего отца убил волк-оборотень, – не моргая, сообщила Рэнди.

– О господи! – пробормотал Уилли. Ему было вовсе не до смеха. – Я… я… я…

Грудь Уилли сдавила огромная невидимая анаконда, и он, опрокинув стул, вскочил из-за стола и опрометью бросился в ванную. Там он заперся и до отказа выкрутил кран горячей воды; ванная комната начала понемногу наполняться паром. Пар, конечно, не ингалятор, но и он способен снять приступ удушья.

Когда Уилли вновь обрел способность дышать, оказалось, что он стоит на коленях, а халат, трусы и майка на нем такие мокрые, будто он в них только что выкупался. Уилли на четвереньках прополз по кафельному полу, вытянув руку, закрыл горячую воду и нетвердо поднялся на ноги. Зеркало над раковиной запотело. Уилли вытер его полотенцем и полюбовался собой. Лицо оказалось багрово-красным, опухшим, на лбу блестели капельки пота. Уилли попытался вытереться, но от пара полотенце намокло так же, как и все остальное в ванной.

Было слышно, как по гостиной ходит Рэнди и как открываются и закрываются ящики буфета. Мужская гордость не позволяла Уилли предстать перед молодой женщиной в таком жалком виде. Он оперся рукой о стену, решив побыть некоторое время здесь и немного прийти в себя.

– Ты выходишь? – послышался из-за двери голос Рэнди.

– Да, – пробормотал Уилли, но так слабо, что она его вряд ли услышала.

Он поправил майку и халат, глубоко вздохнул, отпер дверь и вышел в коридор.

Рэнди вновь сидела за столом. Уилли, заняв свое прежнее место, сказал:

– Извини, у меня был приступ астмы.

– Я поняла, – промолвила она. – Наверное, это – последствия стресса?

– Наверное.

– Доедай яичницу, пока она окончательно не остыла.

– Да, конечно. – Уилли взял вилку.

Ощущение было таким же, как вчера, когда он, позабыв, что не выключил плиту, ухватился за ручку сковородки. Уилли вскрикнул и отшвырнул от себя вилку. Вилка, несколько раз стукнувшись о стол, замерла перед Рэнди. Уилли принялся дуть на покрасневшие пальцы, а Рэнди, не спуская с него глаз, очень спокойно взяла вилку и поднесла ее к своим губам.

– Пока ты парился в ванной, я достала приборы из буфета, – призналась она. – Предметы – из чистого серебра; вместе с другой кухонной утварью они достались мне в наследство от бабки.

Боль в пальцах была почти нестерпимой.

– О господи! – взмолился Уилли. – Достань скорее масло. Растительное, животное, любое, толь…

Уилли осекся на полуслове, увидев, что Рэнди подняла над столом правую руку и в руке этой зажат револьвер.

– Слушай меня внимательно, Уилли. Твои обожженные пальцы – самое последнее, о чем тебе стоит беспокоиться. Я понимаю, какую боль ты испытываешь, и потому даю целых две минуты, чтобы собраться с мыслями и убедить меня, почему мне не следует прямо сейчас, не сходя с места, вышибить мозги из твоей башки.

Рэнди сняла револьвер с предохранителя, и металлический щелчок прозвучал как оглушительный удар грома.

Уилли застыл с открытым ртом. Видок у него был жалкий, словно у вымокшей под дождем тряпичной куклы. Рэнди на секунду показалось, что на него накатывает новый приступ астмы. Она не испытывала ни гнева, ни страха, ни нервной лихорадки. Однако при всем спокойствии Рэнди сомневалась, что у нее хватит духу выстрелить в Уилли, пусть даже он и не человек, а волк-оборотень.

К счастью, Уилли избавил ее от такого выбора.

– Ты не хочешь стрелять в меня, – сказал он на удивление ровно, даже с вызовом. – Ведь убивать своих друзей – дурной тон, а ты неплохо воспитана. Кроме того, выстрелив в меня, ты проделаешь дыру в своем собственном халате.

– Ничего, переживу. Тем более что этот халат мне никогда не нравился. Я вообще не люблю розового.

– Если ты горишь желанием прикончить меня, то воспользуйся лучше вилкой, – предложил Уилли.

– Так ты признаешь, что ты – волк-оборотень?

– Не оборотень, а человек, страдающий ликантропией. – Уилли, глядя на Рэнди исподлобья, подул на обожженные пальцы, а затем продолжал: – Ликантропия – это такое же не зависящее от меня состояние тела, как астма или, положим, боли в спине. Ведь астма – не преступление? И кроме того, я не убивал твоего отца. Я вообще никого в жизни не убивал. Правда, однажды я съел половину застрявшей в яме коровы. Но разве ты вправе винить меня за это? – В его голосе послышалось раздражение. – Если уж ты вознамерилась непременно прикончить меня, так стреляй быстрей. И, кстати, откуда у тебя пистолет? Я думал, что частные детективы носят пистолеты только в телесериалах.

– Это не пистолет, а револьвер. Он принадлежал моему отцу и был с ним до последней минуты его жизни.

– Пусть даже это и револьвер, но он, судя по всему, не очень помог твоему отцу, – произнес Уилли мягко. – Не так ли?

Рэнди, подумав секунду, спросила:

– Что случится, если я нажму на спусковой крючок?

– Я попытаюсь изменить свое тело. Вряд ли я успею это сделать, но все же попробую. Две-три пули, выпущенные с такого близкого расстояния в голову, пока я в человеческом облике, скорее всего, прикончат меня. Но если ты ранишь меня, а я успею измениться, то тебе несдобровать.

– В ночь убийства мой отец разрядил барабан этого самого револьвера, – задумчиво проговорила Рэнди.

Уилли, взглянув на свой указательный палец, воскликнул:

– Проклятье! Уже волдырь вздулся!

Рэнди положила револьвер на стол, сбегала в кухню и вернулась с начатой пачкой сливочного масла. Уилли принял масло с благодарностью и тут же занялся врачеванием своей обожженной руки. Рэнди, посмотрев в окно, заметила: