Даже хромота напоминала ей о Джоне Блэквуде. Ненавистном Джоне Блэквуде.

Белл уже припомнила все неприличные слова, некогда случайно услышанные от брата. Ее тирада продолжалась лишь несколько секунд, ибо Нед обычно бывал весьма осторожен и придерживал язык в присутствии сестры. Когда запас наиболее изощренных проклятий иссяк, Белл выпалила: «Негодяй! Мерзавец!» – но такие определения показались ей чересчур слабыми.

– Проклятие! – взорвалась она, в очередной раз наступив на особенно острый камень. Это происшествие стало последней каплей, переполнившей чашу ее терпения, и Белл почувствовала, что горячий ручеек сбежал по ее щеке, когда она зажмурилась от боли.

– Не будешь же ты рыдать из-за какого-то камушка, – попыталась поддразнить она себя. – И уж конечно, этот отвратительный человек недостоин слез.

Но она плакала и не могла остановиться. Она не понимала, как он мог быть обаятельным и нежным и тут же нанести ей оскорбление. Она нравилась ему – в этом Белл не сомневалась, вспоминая, как он шутил с ней, поддразнивал и осматривал ее ногу. И потом, когда она начала расспрашивать о войне, он не был вполне откровенным, но и не пренебрег ее вопросами. Он мог вообще промолчать, если бы Белл была ему безразлична.

Наклонившись, Белл подняла виновника своих слез, острый камушек, и зло зашвырнула его в гущу деревьев. Хватит плакать, пора здраво обдумать положение и разобраться, чем вызвана такая переменчивость настроений этого человека.

Нет, тут же решила Белл, впервые в жизни ей не хочется успокаиваться и рассуждать разумно. Все, чего ей сейчас хочется, – выплеснуть ярость.

Она и впрямь кипела от гнева.

К тому времени, как Белл достигла Уэстонберта, ее слезы высохли, и она немного успокоилась, злорадно строя планы отмщения Джону. Она не собиралась осуществлять эти планы, но просто обдумывая их, получала некоторое удовольствие.

Белл проковыляла через огромный холл и уже подошла к подножию изогнутой лестницы, когда Эмма окликнула ее из ближайшей гостиной:

– Это ты, Белл?

Белл дохромала до открытой двери, просунула в нее голову и поприветствовала кузину.

Эмма сидела на диване перед грудами гроссбухов, разложенных на столе. Заметив растрепанные волосы и заплаканное лицо Белл, она приподняла брови.

– Где ты была?

– На прогулке.

– В одном ботинке?

– Это последний крик моды.

– Или очень долгая история.

– Не долгая, скорее, неприличная.

– Разумеется – как любые прогулки босиком.

Белл со страдальческим выражением закатила глаза. Эмма сама была способна бродить по колено в грязи, лишь бы добраться до своего излюбленного места рыбалки.

– С каких это пор ты стала образцом хороших манер?

– С тех пор, как… не важно, подойди и сядь рядом. Я скоро сойду с ума.

– В самом деле? Любопытно…

Эмма вздохнула.

– Не издевайся. Алекс не выпускает меня из этой проклятой гостиной, опасаясь за мое здоровье.

– У медали есть и оборотная сторона: такой поступок – свидетельство вечной любви и преданности, – заметила Белл.

– И слава Богу, иначе я бы просто задушила его. Если дать ему волю, он заставил бы меня пролежать в постели до самых родов. Мне и так уже запрещено ездить верхом.

– И ему это удалось?

– О чем ты?

– Я имею в виду – удалось запретить?

– Вообще-то нет, он не принимает решения за меня, как поступают большинство мужчин с женами, но он ясно дал мне понять: он будет сходить с ума от беспокойства каждый раз, когда я отправлюсь прокатиться на Бостоне – и черт побери, я слишком люблю его, чтобы беспокоить! Иногда бывает лучше обратить разговор в шутку и смириться.

– Гм… – Белл задумалась. – Не желаешь ли чаю? Я продрогла. – Она встала и позвонила, вызывая горничную.

– Нет, спасибо, но я прикажу принести чаю тебе.

Горничная бесшумно вошла в комнату, и Эмма заказала ей чай.

– И будьте любезны сказать миссис Гуд, что через час я зайду к ней, чтобы обсудить меню на ужин. Мы ждем гостя, и потому, пожалуй, понадобится приготовить что-нибудь особое.

Горничная кивнула и покинула комнату.

– Кто это сегодня ужинает у нас? – удивленно спросила Белл.

– Тот самый Джон Блэквуд, с которым ты познакомилась несколько дней назад. Вчера Алекс пригласил его, разве ты забыла? Поговорим об этом за чаем.

Сердце Белл ушло в пятки. Она и вправду забыла о сегодняшнем ужине.

– Это приглашение совсем выскочило у меня из головы, – пробормотала она, жалея, что чай еще не принесли и нельзя скрыть лицо за чашкой. Судя по всему, ее щеки сейчас полыхали.

Если Эмма и заметила ее румянец, она ни словом не обмолвилась о нем. Белл завела оживленный разговор о последних парижских модах, и эта тема надолго увлекла обеих дам.

В тот вечер Белл одевалась особенно тщательно, прекрасно понимая, что причина этого – не кто иной, как Джон. Она выбрала платье простого, но элегантного покроя из льдисто-голубого шелка, оттеняющего цвет ее глаз, а волосы собрала в свободный узел на макушке, выпустив из него мягкие локоны, обрамляющие лицо. Завершили туалет жемчужное ожерелье и такие же серьги. Удовлетворенная своим видом, Белл спустилась вниз.

Эмма и Алекс уже расположились в гостиной, ожидая прибытия Джона. Белл едва успела сесть, как в комнату вошел дворецкий.

– Лорд Блэквуд, – доложил он.

Белл подняла голову, не успел Норвуд договорить фамилию Джона. Алекс поднялся и направился к двери, чтобы поприветствовать друга.

– Блэквуд, как я рад видеть тебя!

Джон кивнул и улыбнулся. Непонятно почему, Белл ощутила раздражение, увидев, каким привлекательным он выглядит в вечернем костюме.

– Позволь представить тебе мою жену, – Алекс подвел Джона к дивану, на котором сидела Эмма.

– Как поживаете, ваша светлость? – учтиво произнес Джон, склоняясь в поцелуе над ее рукой.

– О, прошу вас, оставьте! У себя дома я не выношу церемоний. Зовите меня просто Эмма. Алекс заверил меня, что вы – его близкий друг, потому, думаю, мы можем обойтись без формальностей.

Джон улыбнулся Эмме, решив, что Алекс на редкость удачно выбрал себе жену.

– Тогда вам придется звать меня Джоном.

– И конечно, ты уже знаком с Белл, – продолжал Алекс.

Джон повернулся к Белл и осторожно прикоснулся в ее руке губами. Жаркая волна прошлась по ее руке, но Белл постаралась не выдать своего волнения. Джону незачем знать, какие чувства вызывает в ней его прикосновение. Но на щеках ее проступил предательский румянец.