– Он в самом деле такой замечательный, этот шишак?

– Расскажете нам о нем?

– Он прекрасен, – Епифанов ответил сначала Лизке, а потом мне. – С удовольствием и расскажу и покажу! У меня фотографии есть, пойдемте в мой кабинет.

Виктор Игнатьевич проворно повернулся, вышел из библиотеки и повел нас за собой по коридору с дивно скрипучими полами.

– Не женат, говоришь? – шепнула мне на ухо подружка, одобрительно оглядывая поджарый тыл легко шагающего Епифанова. – Алкаш небось, нет?

– Был, но завязал, давно уже ни в чем таком не замечен.

– Алиментщик?

– Нет, дети уже взрослые, в городе живут.

– Импотент, извращенец, сексуальный маньяк?

– Вот уж этого не знаю, но ты как-то все в одну кучу…

– Хм… – Лизка ускорилась, догнала легконогого Виктора Игнатьевича и поплыла с ним бок о бок, сметая пыль с подоконников полой модной шелковой разлетайки. – А вот скажите, уважаемый Виктор Игнатьевич, почему вы сами не участвуете в массовом мероприятии типа танцы?

– Так я же стенгазету готовлю! Кто, если не я… Помощников нету… Все сам да сам… – долетело до меня.

Я чуть отстала, не торопясь присоединяться к Лизке с ее потенциальной жертвой. Если моя подруга сделала стойку на Епифанова, быть большой охоте, и ни к чему мне ввязываться в этот эпический процесс, буду только путаться под ногами.

Тем более лично мне Епифанов как мужчина не нравится. Я люблю высоких, статных, чтобы косая сажень в плечах, руки-лопаты и громовой смех…

Плебейские у меня вкусы, видимо.

– Алисушка, ну что же ты отстаешь? Виктор Игнатьевич интересуется, какой мы будем чай пить – черный со смородиной или зеленый с жасмином? – ласково спросила Лизка, когда я неспешно, нога за ногу, подошла к распахнутой двери кабинета, больше похожего на скромную келью.

Подруга уже вовсю хозяйничала там, расставляя на столе чашки и блюдца. Товарищ Епифанов доставал из стратегической заначки в нижнем ящике шаткого стола пряники и печенье. На подоконнике закипал электрический чайник.

Я поучаствовала в процессе, красиво разложив на щербатых тарелках каменной твердости пряники и печенье, которым можно было забивать гвозди. Победно затрубил закипевший чайник, и мы уселись за стол. За пряниками с печеньками я осмотрительно не тянулась, а вот фотографии, которые тоже были разложены на столе, рассмотрела с живым интересом.

– Вот он, торопецкий шишак, украшенный зерновым жемчугом, – пояснил Епифанов, раскладывая фото веером. – Скажу вам, уникальная вещь! Ни у кого, кроме торопчанок – жительниц Торопецкого уезда Тверской губернии, – таких головных уборов не было. Даже августейшие особы восхищались торопецкими шишаками! Известно, что жена купца Поджарова однажды явилась во дворец в жемчужном шишаке стоимостью сорок тысяч рублей – это теми еще деньгами! – и сама императрица Екатерина Вторая ахала, восхищенно рассматривая ее убор.

– Те сорок тысяч – это на нынешние деньги сколько будет? – предсказуемо заинтересовалась Лизка.

– А вот для сравнения. – Епифанов поднял глаза к потолку и зачастил наизусть: – В провинциальной Твери в одна тысяча восемьсот тридцать восьмом году пресноводная рыба стоила от двадцати до шестидесяти копеек за килограмм, говядина – сорок копеек, десяток яиц – двадцать три, курица живая – семьдесят, гусь – рубль двадцать, коровье масло – рубль за кило, мед – двадцать рублей за пуд…

– Пуд, – повторила Лизка, глядя на завклубом, как завороженная. – А вы, я вижу, основательно изучили вопрос.

– А как же! Я очень долго Буряковых убеждал, что эта вещь должна быть народным достоянием.

– Получается, шишак купчихи Поджаровой стоил как сорок тонн коровьего масла? – охнула я. – Сейчас килограмм нормального сливочного масла меньше чем за шестьсот рублей не найти, значит, сорок тысяч тогдашних рублей – это минимум двадцать четыре миллиона?!

– Скока-скока?! – Лизка, хоть и не ела каменных пряников, подавилась и закашлялась.

Виктор Игнатьевич заботливо похлопал ее по спине и попытался понизить градус народного волнения:

– Ну, у Евдокии Буряковой не настолько дорогой убор, ее предки не из самых богатых были, крестьяне все же. Буряковский шишак эксперты оценили в три миллиона рублей.

– Какие эксперты? – насторожилась я.

Вот, значит, кто раструбил про жемчужный шишак – энтузиаст-культуртрегер!

Епифанов, уловив в моем голосе неодобрение, слегка смутился.

– Каюсь, я отправил фотографии в наш краевой музей… Надеялся, что там заинтересуются таким экспонатом и помогут уговорить Евдокию Никаноровну.

– Неужто не заинтересовались? – не поверила Лизка.

Сама-то она уже вся была воплощенный живой интерес: смотрела на фото и явно прикидывала, как выглядела бы в легендарном шишаке. Эффектнее, чем баба Дуся, без сомнения.

– Заинтересовались, конечно! Но не смогли предложить владелице реликвии адекватную цену. – Виктор Игнатьевич вздохнул и развел руками. – В области у нас хороший музей, но все же не Третьяковка и не Эрмитаж, бюджеты не те…

– А у Буряковой вашей такая ценность откуда? – наморщила лоб Лизка. – Вы же говорите, она не из богатых и знатных?

– Так то и интересно, что до конца девятнадцатого века украшенный жемчугом кокошник-шишак бытовал не только в купеческой, но и в мещанской, и в крестьянской среде!

– Но откуда дровишки? – Лизка постучала красным лаковым ноготком по жемчугам на фото. – В смысле, где крестьяне, а где жемчуга?

– А! Во-первых, у местных был собственный жемчужный промысел, – охотно объяснил Епифанов. – Во-вторых, торопецкие по воле царя Петра с начала восемнадцатого века пользовались особыми льготами, так что были зажиточными.

– Кстати, о петровских временах, – ехидно нашептала я на ухо подружке. – Тот бородач, которого ты заклеймила позором, как раз и был Семен Буряков, внук Евдокии Никаноровны, владелицы жемчужного шишака.

– Так что ж ты сразу не сказала?! – Лизка обиженно поцокала, встала и одернула на себе модную разлетайку. – Огромное вам спасибо, Виктор Игнатьевич, за интереснейший экскурс в историю! Нам, к сожалению, уже пора, но мы еще обязательно встретимся, если вы, конечно, не возражаете…

Разрумянившийся Епифанов не возражал.

Сопровождаемые гостеприимным заведующим, мы с Лизкой вышли из клуба и двинулись прочь, в ночь, под тоскливое нечленораздельное мычание модного рэпера: старомодные танцы уже трансформировались в дискотеку, и асфальтированный пятачок окупировала деревенская молодежь.

– Черт знает что такое, – бурчала Лизка, обходя половецкие пляски по периметру. – Деревня, глушь, а неженатых мужиков навалом, причем и культурные есть, и состоятельные, а я об этом знать не знаю! А моя лучшая подруженька сама, значит, в сельскую жизнь забурилась, а мне о здешних брачных перспективах ни гу-гу!