Несколько иная схема существовала для ДТО (дорожно-транспортного отдела) ГУГБ НКВД СССР. В «альбомах», а затем и в протоколах указывалось, что список арестованных предоставлен ДТО ГУГБ НКВД, поэтому из Москвы на места отправляли копии рассмотренных протоколов для начальников ДТО и начальников УНКВД. Но дорожно-транспортные отделы приводили приговор в исполнение только после получения разрешения у начальника УНКВД соответствующего региона. Сложная система отчетности помогала осуществлять функции контроля центрального аппарата НКВД над местными. Данная схема осуждения была выстроена с целью быстрого и упрощенного рассмотрения дел. В целом до весны 1938 г. массовые репрессии представляли гармоничный механизм конвейерного уничтожения сотен тысяч людей. За каждым сотрудником НКВД (УНКВД) были закреплены определенные обязанности и полномочия.

Территориальные карательные органы направляли «альбомы» в Москву еженедельно и даже чаще. В первые недели реализации «харбинского» приказа «двойка» выносила решение в течение двух-трех дней, но постепенно этот срок увеличивался и к весне 1937 г. составлял уже до трех недель. За день центральный аппарат НКВД составлял списки, завизированные наркомом внутренних дел и прокурором СССР, более чем на 2 тыс. чел.[92] Даже при таких темпах работы Комиссия НКВД и Прокурора СССР не справлялась с рассмотрением дел, приходящих изо всех республик, областей и краев страны. К лету 1938 г. в центральном аппарате НКВД скопилось более 100 тыс. нерассмотренных справок по «национальным» операциям[93]. Объясняется это тем, что масштаб репрессий по «линейным» карательным акциям оказался больше предполагаемого. Если осенью 1937 г. репрессии проводились в рамках 6 «национальных» операций, то уже к февралю 1938 г. их число достигло 11. Еще одной причиной промедления стали репрессии в отношении сотрудников НКВД СССР. В марте 1938 г. с должности начальника третьего отдела ГУГБ НКВД СССР был снят А.М. Минаев-Цикановский, потерял свой пост начальник восьмого отдела ГУГБ НКВД СССР В.Е. Цесарский, в сентябре 1938 г. – заместитель наркома внутренних дел М.П. Фриновский, с лета 1938 г. даже позиции наркома внутренних дел Н.И. Ежова начинают ослабевать и т. д.

С весны 1938 г. к рассмотрению дел стали подключать рядовых начальников отделов. Оперативные сотрудники не успевали заполнять анкеты арестованных, поэтому к репрессивной работе были привлечены сотрудники вспомогательных аппаратов. Также были мобилизованы многие члены партии из других ведомств[94]. Они участвовали в арестах, заполняли сопутствующую документацию и анкеты, дежурили у арестованных, поставленных в «стойку», принимали участие в избиениях. Региональные НКВД (УНКВД) тоже были перегружены работой, особенно городские и районные аппараты. Весной-летом 1938 г. в регионах СССР практически завершилась «кулацкая» операция, так как спущенные сверху лимиты были выполнены. Тройка Новосибирской области фактически приостановила свои заседания, рассмотрев дела на всех арестованных по приказу № 00447[95], в Красноярском крае последний протокол датируется 15 июня 1938 г.[96] С этого времени основные репрессии обрушились на «националов».

Комиссия НКВД и Прокурора СССР «захлебнулась» в массовых репрессиях 1937–1938 гг. Многие сотрудники были дискредитированы начатыми арестами чекистов – организаторов чисток, многие уже находились в местах лишения свободы. С мест сыпались жалобы на перегруженность тюрем, на дороговизну содержания уже фактически приговоренных к расстрелу заключенных и т. п.[97] В Москву приезжали сотрудники региональных НКВД для того, чтобы быстрее забрать утвержденные «альбомы».

В середине сентября 1938 г., согласно приказу № 00606 «Об образовании Особых троек для рассмотрения дел на арестованных в порядке приказов НКВД СССР № 00485 и др.», карательные полномочия по «национальным» операциям были переданы на места в компетенцию вновь образованных внесудебных инстанций – Особых троек. Примечательно, что вновь созданный орган повторял состав «кулацкой» тройки, однако представлен он был уже другими лицами, так как бывшие члены, выносившие приговоры по приказу № 00447, к осени 1938 г. (перед передачей карательных полномочий) были репрессированы. Так, например, в Красноярском крае А.П. Алексеенко сменил на посту начальника УНКВД по Красноярскому краю Ф.А. Леонюка, С.П. Калниш – крайпрокурора Э.С. Любошевского, П.Х. Кулаков – первого секретаря крайкома ВКП(б) С.М. Соболева. Такая тенденция сохранялась во многих регионов СССР. Было и еще одно отличие: персональный состав Особых троек не утверждался на заседании Политбюро ЦК ВКП(б), как это было с тройками по приказу № 00447.

Согласно приказу НКВД СССР № 00606, внесудебная инстанция рассматривала дела в отношении лиц, арестованных до 1 августа 1938 г. Дела задержанных после этой даты «национальных контрреволюционных контингентов» рекомендовалось направлять для рассмотрения в судебные органы (военные трибуналы, линейные и областные суды, Военную коллегию Верховного Суда), а также на Особое совещание НКВД СССР. Кроме того, полномочия Особых троек уже ограничивались: так, они не имели права рассматривать дела на иностранных подданных. Приказ № 00606 не упразднял Комиссию НКВД и Прокурора СССР, свою работу «двойка» продолжала до середины ноября 1938 г. С середины сентября 1938 г. по середину ноября 1938 г. она рассматривала региональные запросы об изменении ранее утвержденных мер наказания. Новые решения протоколировались и подписывались наркомом внутренних дел Н.И. Ежовым и прокурором СССР А.Я. Вышинским.

Репрессивные функции Особой тройки были заметно уже, чем у Комиссии НКВД и Прокурора СССР. Они могли приговаривать к расстрелу или лагерному заключению, а также возвращать дела на доследование и выносить решения об освобождении обвиняемых из-под стражи[98]. Принимать решения о депортации за пределы страны эта внесудебная инстанция не имела права.