– Можно вопрос, подруга? – робко спросила Катя.

– Конечно, можно.

– Почему же он, такой замечательный, оказался свободным?

– Вот ты о чём. Он – вдовец. Его жена умерла давно при родах, и он долго не мог и не хотел жениться. Он такой добрый и нежный. Я не представляла, что на свете есть такие мужчины, и никогда не предполагала, что умею так любить. Если понадобится, не раздумывая, жизнь за него отдам. Быть рядом с ним – настоящее счастье.

– Да, всё к лучшему. Если б не позвонили тебе доброжелатели и не рассказали про Игоря, так бы ты и прожила в своём тёплом сытом болоте, и никогда бы не узнала, что значит истинная любовь. А она, как привидение, – все о ней говорят, да видели немногие. Молодец, подруга! Я очень рада за тебя. Только мне одно непонятно. Как случилось, что ты оказалась в таком ужасном положении? Вы много лет прожили вместе. Как получилось, что твой благоверный ничего не дал тебе при разводе?

– А тебе твой дал?

– Мне дал. Правда, без особого энтузиазма. Думаю, мог бы и больше дать. Впрочем, и за это спасибо. Мне не пришлось ехать на плантации или идти в домработницы. У меня интересная работа. Конечно, не веду такой образ жизни, как прежде, когда жила с ним, не отдыхаю на островах, но, знаешь, у меня есть более ценные вещи.

– Да, итальянка бы удивилась, послушав тебя. Типичные рассуждения русской жены: «Спасибо и за это». А ведь начинали вы вместе с пятака на двоих. И сумок, с которыми в трудные времена отправлял тебя по рынкам Европы, и твоих борщей заодно с советами, и бессонных ночей в одиночку с больным ребёнком – ничего не помнит муж, обедая в Лондоне, и при разводе заявляет: «Кто ты такая? Ты и трёх копеек не заработала. Ничего тебе не дам». И ты действительно думаешь, что ничего не заработала, и рада тем крохам, которые господин смахнёт тебе со своего стола. Знаешь, я столько наших достойных женщин видела в Италии, которые остались за бортом после двадцатилетнего брака. Их, верных спутниц и подруг, легко поменяли на худосочные юные тела, но часто без основной «детали» – души внутри этих замечательных тел. Но приходит время, мужчины обнаруживают недостачу и понимают, что обмен оказался не эквивалентным. Понимают, что любовь купить нельзя, а секс – это не любовь, а удовольствие для тела. Душа же тянется к душе, ей необходима настоящая любовь, а не суррогат. Это при первой любви душу берут раньше тела; позже тело берут прежде души, а иногда и совсем не берут души, – ещё Гюго заметил. Вот тут к ним, бедным, приходят апатия и депрессия. Жаль их, конечно, как детей малых. И начинают они метаться и бросаться из крайности в крайность: кто пьёт, кто постится да деньги на храмы жертвует. Привычка давать взятку и здесь срабатывает, но Богу деньги не нужны. Кого-то с большим капиталом вообще в секты затягивают и «откачивают» по полной программе. Так что ещё неизвестно, кому повезло и кто у нас слабый пол.

– Заметь, подруга, взамен утраченной обеспеченной жизни мы получили нечто большее. Ты, например, встретила свою настоящую любовь. А я могу заниматься своим любимым делом. И японский язык стала учить после развода, и спортивными танцами заниматься, и работу интересную нашла. Жить интересно стало и хочется много успеть. Я снова начала писать стихи. И уже вышла моя первая книга.

– Правда, Катя? Что же ты молчала до сих пор? Я тебя поздравляю!

– Спасибо.

– Я, честно говоря, вспоминала недавно свои первые вирши и рассказывала Джованни, как мы ходили в литкружок. Помнишь, как нас литератор учил: «Запомните, мои дорогие, некоторые книги следует только отведать, другие – проглотить и только немногие – пережевать и переварить».

– Да, Вера, помню.

– Что ж, это здорово! Я очень рада за тебя, Катюша. С Алексеем общаетесь?

– Не часто, но общаемся, у нас ведь дочь. Иногда решаем какие-то вопросы, касающиеся её.

– И то хорошо. А мы с Игорем плохо расстались. С его характером иначе бы не получилось. Его самость, эгоизм и уверенность, что он всегда и во всём прав, не способствовали мирным переговорам. Он хотел меня задавить, пытался вернуть, но грубо, по-хамски. Со мной так нельзя. Я поняла: если мне на копейку добра сделаешь, я на червонец верну, но если разговаривать с позиции силы, я тоже становлюсь агрессивной. У меня, с моим характером максималистки, всегда так: или всё – или ничего. Я или на гребне волны, или под волной. Как на качелях – середины не бывает. Если у меня горе – то настоящее, но если уж счастье – тоже огромное! Так и жить интересней: я чувствую, что живая. А вот жила последние годы с Игорем – живой себя не ощущала. Так, бесплатное приложение к интерьеру. Когда приезжала сюда последний раз, случайно встретила его. Смотрю на него и вижу один абрис, контур неживой, как картина в чёрно-белом изображении. Высох, поседел. На ум пришло: «Как Кощей над златом». Я рядом с ним дочерью выгляжу. А ведь он младше меня. Послушай, Катя, ты Саньку нашу видишь? Как она? Где сейчас?

– Нет, не вижу и ничего о ней не знаю. Последний раз, года три назад, пришла она ко мне, когда её муж новую должность получил – прокурора, кажется, я плохо в этом разбираюсь. Обещала позвонить – и ни слуху ни духу. Пропала наша Санька.

– Или у неё всё очень хорошо, или всё очень плохо. Третьего не дано, если пропала.

– Надеюсь, что очень хорошо. Но я не стала навязываться ей в компанию. Думаю, у неё подруги сейчас из нового окружения. Да и некогда дружить, если честно. Время так быстро сейчас бежит, хочется больше успеть. А давай попробуем её найти. Вот было бы здорово встретиться всем вместе, как раньше!

– Да я только за. Может, к маме её сходим, если она на прежнем месте живёт?

– Нет, Вера, не получится. Мама Санькина умерла, я была на похоронах.

– Как жаль! А я не знала. Часто думаю: какая тяжелая судьба досталась нашим родителям и вообще нашим старикам! Знаешь, в Италии, я очень много пожилых и по-настоящему старых людей вижу в спортзале, в бассейне, на танцах, в кафе. Сидят, журналы листают, общаются. Все бабульки – ухоженные, с маникюром. Большинство, только выйдя на пенсию, начинают путешествовать, заниматься собой, развлекаться. А нашим старикам выпало столько горя и тяжкого труда, борьбы за выживание, а в результате их можно считать счастливыми лишь по одной причине: они не знают, как плохо живут.

– Радуйся, подруга, что тебе стареть в благополучной стране суждено. А ты помнишь, как в восьмом классе мы все дружно на велоспорт записались? И ты влюбилась в нашего тренера, – переменила грустную тему Катя.

– Конечно, помню! Я аж два месяца страдала, пока однажды не встретила его на рынке – с беременной женой, с ребёнком на руках, в вылинявших, старых трениках, пузырящихся на коленях. Мою любовь как ветром сдуло!

Подруги расхохотались.

– Да, а помнишь, как на каникулах после восьмого класса мы вырядились в мамины платья и двинули устраиваться в музей экскурсоводами?

– Конечно, помню. Чтобы взрослее выглядеть, губы накрасили яркой помадой, причёски сделали – и вперёд! А тётка твоя нас увидела: «Во, две клоунессы!» – чуть живот не надорвала от смеха. Потом отправила нас в туалет умываться и расчёсываться. Говорит: «Благодарите, что меня встретили! Вас в таком виде не только на работу, даже в приёмную не пустили бы».