Комната девчачья, на вид подростковая. Постеры с певцами, о которых Сет слышал краем уха, комод с зеркалом и батареей косметики, кровать с лавандовым покрывалом, а на ней явно затисканный и не раз облитый слезами плюшевый сенбернар.

Но никаких гробов.

То же самое в главной спальне — заставленной, более душной копией родительской в его доме. Кровать, комод, платяной шкаф, набитый одеждой. Ничего сверхъестественного.

Подтолкнув фонариком, Сет откидывает щеколду на чердачном люке. Приходится несколько раз подпрыгнуть, чтобы ухватить нижнюю ступеньку выдвижной лестницы, но в конце концов она с грохотом вываливается. Сет лезет наверх, светя фонариком в люк.

И чуть не падает обратно, когда стая потревоженных голубей с громким воркованием, отчаянно хлопая крыльями, вылетает через пролом в дальней части крыши. Когда все успокаивается и Сет вытирает руки от голубиного помета, совсем не радуясь тому, что здесь еще и птицы есть, в свете фонарика и солнечных лучей из дыры в крыше проступают лишь набитые под завязку коробки, поломанная бытовая техника и напуганные голуби.

Никаких гробов.

— Ладно…

Он перемещается в дом напротив, через дорогу, почему-то прихватив в качестве орудия взлома ту же самую садовую фигурку.

— Боже… — выдыхает Сет, пролезая внутрь.

Невероятный свинарник. В каждом углу стопка газет, куда ни плюнь — упаковки из-под еды, кофейные чашки, книги, статуэтки — и пыль, пыль, пыль. Он пробирается дальше. Во всех комнатах та же картина. Кухня совсем древняя, как будто ей лет сто, и даже на лестнице какой-то хлам на каждой ступеньке.

Но в верхних комнатах, включая чердак, ничего страшнее хлама нет. Никаких гробов.

В соседнем с этим доме явно жили индийцы — вся мебель застелена яркими покрывалами, кое-где мелькают фотографии жениха с невестой в традиционных индийских нарядах.

Но больше, сколько ни ищи, ничего необычного.

С растущим глухим отчаянием Сет разбивает садовым гномом следующее окно. Потом еще одно.

В каждом доме залежи пыли. И безлюдье.

Усталость одолевает, бороться с ней все сложнее и сложнее. На десятом или двенадцатом доме — Сет уже сбился со счета — у него уже не хватает сил даже как следует швырнуть гнома, и фигурка отскакивает от стекла. Гном валяется на земле, с издевкой глядя на Сета.

Сет приваливается к деревянному белому штакетнику. Снова весь грязный, перемазанный пылью десятка с лишним домов. Пустых домов. И ни в одном из них бесстыдно сияющий гроб даже приткнуть некуда.

Хочется плакать от бессилия, но Сет сдерживает слезы.

Что, в конце концов, он такого страшного обнаружил? Что нового выяснил?

Ничего такого, о чем он уже не думал бы раньше.

Он тут один.

Неважно, как он здесь очутился, откуда взялся гроб и как Сет оказался внутри, — ни папиного, ни маминого, ни Оуэнова гроба тут нет. И в соседних домах нет. Ни намека на человеческое присутствие — ни в небе, ни на железной дороге, ни на мостовых.

В этом непонятном аду он совершенно и абсолютно один.

«И между прочим, — думает он, плетясь нога за ногу обратно к дому, — ощущение не сказать чтобы незнакомое».

— Черт, Сетти! — Тон у Гудмунда непривычно серьезный, без стеба. — И что, они винят тебя?

— Говорят, что нет.

Гудмунд перекатился на бок и оперся на локоть:

— Но думают по-другому?

Сет неопределенно пожал плечами, более или менее подтверждая догадку.

Гудмунд положил ладонь на голый живот Сета:

— Погано.

Ладонь скользнула на грудную клетку, потом снова на живот и поехала вниз, осторожно, мягко, пока ничего не прося, просто сочувствующе.

— Но честное слово, — недоумевал Гудмунд, — это ж надо додуматься строить тюрьму рядом с жильем.

— Ну, не совсем рядом с жильем, — ответил Сет. — Там до нее еще примерно миля колючей проволоки и вышек. — Он снова пожал плечами. — Где-то же их надо строить.

— Ага. На острове. Или на каменоломне. Не посреди города.

— В Англии тесно. А без тюрьмы никак.

— Все равно. — Ладонь Гудмунда вернулась на живот Сета, указательный палец описывал плавный круг на коже. — Надо же додуматься!

Сет шлепнул по руке:

— Щекотно!

Гудмунд, улыбнувшись, положил ладонь обратно. Сет не стал противиться. Родители Гудмунда опять уехали на выходные, на улице хлещет злой октябрьский дождь, лупя по стеклам и громыхая по крыше. Время за полночь, часа два-три. Они легли давно, сначала болтали, потом не особенно болтали, потом болтали снова.

О том, что Сет ночует у Гудмунда, знали все — родители Сета, Эйч и Моника — но они не знали об ЭТОМ. И кажется, даже не догадывались. И тайна обретала от этого какую-то свою жизнь, превращалась в целую тайную вселенную.

Вселенную, которую Сет каждый раз мечтал не покидать никогда.

— Вопрос, конечно, в том, — протянул Гудмунд, лениво пощипывая пушок, идущий от пупка Сета вниз, — винишь ли себя ТЫ.

— Нет. — Сет лежал на спине, глядя в потолок Гудмундовой комнаты. — Не виню.

— Точно?

— Точно, — рассмеялся Сет тихонько.

— Ты же был совсем мелкий. Заставлять ребенка расхлебывать такие вещи в одиночку…

— Достаточно большой, чтобы понимать что к чему.

— Нет. Не настолько большой, чтобы взваливать на тебя этот груз.

— Гудмунд, мы с тобой одни, — напомнил Сет, перехватывая его взгляд. — Не нужно городить умные речи, ты не в классе.

Гудмунд принял упрек достойно и слегка прикоснулся губами к плечу Сета:

— Просто предположил. Ты, наверное, и тогда был таким же не по годам серьезным, как сейчас?

Сет в шутку ткнул его локтем в бок, но ничего не сказал.

— Твои родители, думаю, радовались, что у них такой «взрослый мальчик», — продолжал Гудмунд. — И мама решила (скрепя сердце, конечно): «Это же всего на несколько минут, а дело срочное, и Сетти присмотрит за малышом Оуэном пару секунд, пока я сбегаю куда там…»

— В банк.

— Неважно. Это ее косяк. Не твой. Но разгребать его одной слишком тяжело, поэтому она сваливает вину на тебя. Сама себя презирает, наверное, и тем не менее… Так что дело дрянь, Сетти. Не ведись.

Сет промолчал, вспоминая то утро гораздо отчетливее, чем хотелось бы и чем получалось обычно. Мама, войдя в дом, выругалась так громко, что Оуэн в испуге ухватил Сета за руку. Оказывается, только переступив порог, она спохватилась, что оставила полученную в банке тысячу фунтов там, в окошке кассы.