Не думай, что я не видела, как ты по углам любезничаешь с Фриной! Если я кажусь тебе скучной, можешь отправляться назад на поля!

«Ты мне не скучна, ты мой враг, – хотел он сказать. – Между нами слишком много крови».

Но вслух сказал:

– Госпожа, я не понимаю. Я думал, ты меня вызовешь.

Она как-то сразу успокоилась. Засмеялась и положила руки ему на плечи. Платье упало к ее ногам. Перед ним словно стояла статуя… Венера в ее горячие бессонные ночи, только кровь пульсировала под кожей, и капельки пота казались на солнце жемчужинами.

– Геркулес, Геркулес – воскликнула она, – неужели ты не можешь вбить в свою тупую желтую голову, что я хочу, чтобы ты приказывал мне?

Он шагнул назад, споткнувшись, ощутил силу Венеры, но напомнил себе, что она враг Викки.

– Госпожа, я не могу… я…

– Сегодня ночью, – пылко сказала она. – В самом конце дня. Мы увидим, как заходит солнце, и не уснем, пока она не взойдет.

«О судьба моя, которую я разбудил, помоги мне сейчас!» – подумал он.

Он понял, что должен с делать. День теплый, она одета только в солнце и свои распущенные темные волосы, а он три ночи спал один и через несколько дней может стать изуродованным трупом… он шагнул вперед, и Бык был силен и возбужден в его душе.

– О! – сказала Корделия. – Геркулес! Нет! Вечером, я сказала тебе!

Он улыбнулся, привлек ее к себе и держал одной рукой; этой рукой он удерживал на земле быка; губы прижал к ее губам, а свободной рукой гладил обнаженное тело.

– Ну, хорошо, – вздохнула она, – только один раз…

Когда они отдыхали, он встал и сказал:

– Идем в бассейн!

Она отстранилась, он со смехом прыгнул в воду, окатив ее брызгами. Подплыл к краю и стащил ее в воду. Она вынырнула, отплевываясь. Он поцеловал ее. Она сдалась и стала плавать, а он фыркал и нырял, как дельфин, снова и снова, пока она наконец не попросила его вернуться на плитки пола.

Потом она пожаловалась, что от жесткого пола у нее болит тело, и они перебрались в ее спальню. Немного погодя она хлопнула в ладоши и приказала служанке принести что-нибудь подкрепиться. И так продолжалось до заката.

Когда на востоке появилась темнота и стала, как дым, подниматься из долин, Корделия привлекла голову Эодана себе на грудь и усталым голосом сказала:

– О, Геркулес! В мире нет мужчин, о которых я хотела бы больше заботиться.

Он лежал без сил, с закрытыми глазами, хотел уснуть, хотел, чтобы это была Викка.

– Дело не только в том что ты утоляешь мой голод, – говорила Корделия. Она говорила медленно, засыпая на ходу. – Дело в тебе самом. Под твоими поцелуями я больше не одинока… Будь со мной всегда, Геркулес. Прошу тебя, как нищая… я люблю тебя…

Эодан подождал, пока не убедился, что она крепко спит. Потом снял ее руки со своей шеи и сел. В комнате было темно и жарко. Он слышал снаружи, как трещат цикады. Трудно помнить, что нельзя быть удовлетворенным, когда лежишь с ней. Он проклял свою глупость, наложившую на него такой рок.

Но что сказано, не должно быть не сказано. Он вздохнул, встал и поискал свою тунику. Найдя, постоял немного, глядя на Корделию, но ночь мешала хорошо видеть. Наконец, не зная почему, он наклонился и поцеловал ее, но не в рот, а в лоб.

Босиком прошел по мраморному полу в маленький туалет за спальней. Бронзовое зеркало давало достаточно отраженного света, чтобы напомнить ему о призраках. Дальше дверь Фрины. Единственный запор снаружи, но он постучал и подождал, пока она откроет.

Она стояла с лампой в руке, одетая, как днем, только волосы падали на плечи. Дымное масляное пламя бросило свет на ее слишком яркие глаза и на губы, которым не хватало устойчивости.

– Значит, ты наконец пришел, – сказала она.

– Я обещал прийти, верно?

Эодан сел. У него ноги дрожали от усталости; он не способен был даже бояться. Тупо осмотрел помещение – маленькая комнатка с тремя матрацами на полу, стол с гребнями и другими предметами, полка со свитками-книгами. Должно быть, ее книги, подумал он. Открытое окно, выходящее в темноту.

– Надеюсь, ты постарался, – резко сказала она. – Нельзя оставлять хозяйку неудовлетворенной, уходя к дорогой жене.

– Помолчи, – сказал он. – У меня не было выбора. Она хотела, чтобы я провел у нее всю ночь.

Насмешливый шепот:

– Понравилась работа?

– Понравилась, – равнодушно и холодно ответил он. – И это не твое дело. Но если ты на меня сердита, я уйду без твоей помощи.

Он начал вставать. Она нажала на его плечо и остановила.

– Нет, Эодан. – Неожиданно лихорадочно: – Зевс, помоги нам, нет, это будет твоей смертью! Прости за то, что я сказала. Это действительно – действительно не мое дело.

Он удивленно посмотрел на нее. Она повернула голову и костяшками пальцев, как ребенок, вытирала глаза.

– Фрина, – спросил он, – в чем дело?

– Ни в чем. Идем, мы тратим время.

Она с дрожью вдохнула, расправила плечи и прошла к столу. Достала из-под него небольшой деревянный ящик. Глядя на нее в мерцающем свете, на фоне чудовищных движущихся теней, Эодан подумал о кимврской богине-жене, только что инициированной, застенчивой, прекрасной, но овладевшей Силой, которой она должна теперь управлять. А Фрина тем временем достала сверток грубой серой ткани, в которую были завернуты меч и два кинжала, несколько горшков и бутылок.

– Я украла достаточно денег, чтобы набить кошелек, – прошептала она. – А одежда подойдет мелкому землевладельцу. Шляпа заслонит твое лицо от любопытного взгляда. Мы выкрасим тебе волосы черной краской и закроем повязкой эту варварскую татуировку, как будто это рана. Давай, наклонись.

Его успокаивало, как она работала над его головой, мыла, втирала краску, расчесывала. Он чувствовал, что к нему возвращаются силы. Закончив, она вымыла свои почерневшие руки, наклонила голову и улыбнулась.

– Ну вот! Но нам надо взять с собой бритву и каждый день сбривать щетину.

– Нам? – Неожиданно он понял, о чем она говорит. И ахнул. – Но… ты пойдешь со мной?

– Конечно, – сказала она. – А как же иначе? Эодан, если ты попытаешься идти один, не зная дороги, совсем не зная Рима, с твоим ужасным латинским… – Она заговорила лихорадочно. – О, Эодан, Эодан, ты кимврский бык, ты даже не знаешь, где купить еду. Все равно что упасть на свой меч и избавить всех от хлопот.

– Фрина, – сказал он, приходя в себя, словно от кошмарного сна, – у тебя здесь хорошее место. Что я могу