Солнце катилось к закату. Еще чуть и стемнеет.

— Сережа.

Я повернулся на мяукающий голос. Звезда махнула в сторону от автострады, туда, где джунгли густели и становились уже совсем нешуточными.

— Туда. Идти.

— Темнеет, — ткнул я пальцем в небо. — Надо машину какую-нибудь найти. Иначе придется ночевать на дороге.

— Туда, — упрямо повторила Звезда. — Надо-надо.

И она, уже не глядя на меня, пошла в сторону от шоссе. Чертова кукла!

Утешаясь тем, что в словосочетании «тайский трансвестит» ключевое слово «тайский», я побрел за Звездой. Оставалось только надеяться, что она знает, что делает.

Первые несколько сотен метров от автострады среди зелени угадывалась практически уничтоженная природой дорога. Джунгли отвоевали свое, практически пожрали и дорогу, и площадку с парковкой. Дальше стало еще хуже. Парковые дорожки заросли напрочь. Не то совсем стемнело, не то в этих тропических зарослях в тени деревьев сумерки казались гуще, но шел я теперь почти наугад. Звезда ориентировалась здесь куда лучше.

Предночные джунгли попискивали и вскрикивали, как звуковая схема «Jungle» в стареньком виндоусе разлива девяностых. Господи, что за дурь в голову лезет. Кто сейчас вспомнит этот виндоус?

Над головой заверещало, проскакало, будто по лианам протопало стадо слонов. Я завертелся, пытаясь угадать по движению, что происходит. Звезда хихикнула, уловив мое беспокойство. Непонятно объяснила:

— Ling.[13]

На дорожку перед нами шлепнулся кто-то размером с крупную кошку. Зверь крутнулся на месте и метнулся в сторону, растворился в черноте деревьев. Я зло сплюнул. Макака!

Звезда уже шагала дальше, раздвигая ветви и вьющиеся, словно змеи, лианы. При мысли о змеях снова екнуло. А ведь они здесь должны были расплодиться и кишмя кишеть! Или нет? Хренов тайский колорит. То, что до спячки казалось ярким, интересным и привлекало меня как туриста, сейчас заставляло напряженно думать, теряться в догадках, настораживало, а то и вовсе пугало.

Справа, за деревьями, возникло что-то массивное, темное. Я в очередной раз напрягся, но в следующую секунду отпустило. Темная тень не была опасной. Всего лишь домушка — хижина, выдержанная в местном стиле. Крыша сгнила и провалилась, но стены торчали. А рядом, как и много лет назад, до спячки, высилось огромное колесо.

А ведь я здесь был. Я был в этом парке. Проездом. Первой была экскурсия на острова. По дороге до парома, который перевез нас на крохотный остров с пляжем, как в рекламе «баунти», автобус останавливался несколько раз. Мы выходили, осматривали какие-то достопримечательности. Среди прочего был и этот треклятый парк. Только тогда здесь было цивилизованно. Ухоженно. Теперь цивилизацию съели джунгли. Хотя кое-что еще осталось. Например домушка-кафушка с огромным колесом у входа.

Колеса я видел здесь в разных местах. Огромные, деревянные. Наверное, они что-то значили, но ни один из трех экскурсоводов объяснить, что именно они означают, мне не смог. Теперь можно было спросить у Звезды, но вряд ли бы и она сумела объяснить. Да и праздное любопытство, пока я спал, выветрилось к чертовой матери.

— Сережа, — поторопила Звезда.

Я зашагал быстрее. От осознания, что я иду по хоть немного знакомым местам, стало чуть легче. Желание шарахаться от каждого куста прошло. Потому в резко остановившуюся Звезду я едва не влетел со всего ходу. Чертыхнулся.

— Чего там?

Звездочка не ответила, да ответ и не требовался. В стороне от заросшей дорожки, за деревьями, что-то светилось. Светилось неестественно, как будто солнце закатилось не за горизонт, а упало куда-то в кусты, прожгло дыру в земле, и оттуда поднимался гигантской стеной столб золотистого света.

Вот, стало быть, как выглядит то место, где поселились духи. Я отодвинул с дороги застывшую Звезду. И пошел вперед.

Надо спуститься вниз. Проснувшаяся память подсказывала, что там была лестница.

Лестница обнаружилась почти сразу. Перила пришли в негодность, но ступени, хоть и поросли травой, сохранились вполне сносно. Я зашагал вниз, на свет. Не знаю, что так напугало Звезду — может, поверила в сказки про духов? Меня потусторонние силы не напрягали. Ночью в джунглях свет, что бы ни было его источником, привлекал меня куда больше, чем темнота.

Моя спутница шла следом. Теперь напряжена была она. Я слышал, как Звезда оступалась едва ли не через каждые две ступеньки.

Свет приближался, становился насыщеннее, заполнял собой все пространство за деревьями. Интересно, что может так зверски светить, тем более в отсутствии электричества?

Я спустился еще на один пролет и остановился.

Передо мной раскинулась выложенная камнем площадка. Из щелей между камнями пробивалась трава. Правее, вниз по склону, убегала еще одна лестница. Прямо передо мной высилась груда массивных округлых валунов покрывшихся мохнатым мхом. На этой куче возвышался некогда бронзовый постамент, где на устеленном ковром возвышении сидел бронзовый мальчик в странной одежде: штанишках, как у Гекльберри Финна и башмаках с нелепыми не то пряжками не то цветами.

Насколько я помнил, этот мальчик на самом деле был девочкой. И этот монумент на взгорке у лесной речушки не был памятником трансвеститу. Отнюдь. Если верить байке, которую травил экскурсовод, когда-то в незапамятные времена в этом парке любила гулять жена императора. В один не самый удачный день дура-баба полезла купаться, а так как плавать она не умела, то закономерно начала тонуть. Наверное, она охрипла, пытаясь звать на помощь, захлебываясь в ледяной воде. Но вопли императорской особы были напрасны. Муж-император был далеко, а слуги, которые вероятно дружили с головой не многим больше, чем любительница искупаться в бурном потоке, стояли на берегу и спокойно взирали, как тонет жена любимого императора, ибо прикасаться к особе императорских кровей не имели права. Дальше — всё как в том фильме: «в общем, все умерли». Императрица потонула. Безутешный император велел похоронить свою безмозглую жену на берегу реки, возвел на могиле курган, а рядом отлил свою похожую на мальчика половину из бронзы. Такая хренька.

Время не пощадило памятник. Бронзовая императрица позеленела и подурнела. Но выглядела величественно, как никогда. За ее спиной, разрезая ночную тьму, перегораживая площадку и заросший склон, высилась стена золотистого света.

Свет был плотным, непроглядным и поднимался вверх, упираясь в черное ночное небо. Совсем стемнело, но здесь было светло, как днем. От этого зрелища захватывало дух.

— Khīnk! — в голосе Звездочки прозвучал такой невообразимый букет чувств, что я не рискнул бы их описывать.

Я обернулся.

— Чего говоришь?

— Сережа… — начала она и затараторила на своем мяукающем языке так часто, быстро и много, что даже если бы я говорил по-тайски, кроме своего имени, вряд ли что-нибудь понял.