О да, все минералы над нами насмехаются. Подверженные сезонным переменам растения куда благожелательнее к нам. Сирень и ракитник, украшавшие изгородь вдоль дорожки к лугу Крайст-Чёрч, качались и кивали проходившему герцогу. «Прощайте, прощайте, ваша светлость, — шептали они. — Нам очень вас жаль — очень-очень жаль. Разве ждали мы, что вы покинете этот мир прежде нас. Ваша смерть — ужасная трагедия. Прощайте! Может быть, увидимся в лучшем мире — если представители животного царства наделены, как и мы, бессмертными душами».

Герцог в их языке был мало сведущ; однако, проходя между кротко болтавших цветков, он улавливал общий смысл их приветствия и улыбался в ответ, смутно, но любезно, налево и направо, производя этим крайне благоприятное впечатление.

Нет сомнений, выстроившиеся вдоль пути к баржам молодые вязы его заметили; но шелест их листьев потонул в голосах возвращавшихся зрителей. Наконец появилась лавина, о которой говорил герцог; увидев ее, Зулейка воспрянула духом. Вот он, Оксфорд! Аллея была во всю ширину заполнена густой процессией юношей — юношей, перемежаемых девицами, чьи зонтики были как обломки кораблекрушения в бурном потоке соломенных шляп. Зулейка не замедлила и не ускорила шаг. Но глаза ее горели ярче и ярче.

Голова процессии остановилась, поколебалась, расступилась перед ней. Царственно она проследовала открывшимся путем. Толпа разделилась вдоль всей аллеи, будто по ней провели огромным невидимым гребнем. Немногие юноши, уже видевшие Зулейку и по всему университету восславившие ее красоту снова застыли в изумлении, столь прекраснее она была на самом деле в сравнении с запомненным образом. Остальные же едва узнавали ее по описанию, столь несравненно прекраснее чаяний была действительность.

Она меж них прошла. Никому не показалось, будто спутник ее недостоин. Думаю, я бы вряд ли нашел лучшее доказательство трепета, который герцог внушал окружающим. Любому мужчине нравится быть спутником красивой женщины. Ему мнится, будто это повышает его престиж. В действительности собратья его говорят: «Что это с ней за ужасный тип?» — или: «Зачем она знается с этим ослом Таким-То?». В подобных замечаниях отчасти говорит зависть. Факт, однако, в том, что ни один мужчина, каковы бы ни были его достоинства, не может блистать в соседстве с очень красивой женщиной. И сам герцог рядом с Зулейкой выглядел довольно невзрачно. Но никому из студентов не показалось, что она могла бы сделать лучший выбор.

Она меж них прошествовала. И сверкала она не только собственным внутренним свечением. Она была ходячим отражателем и преломителем лучей из всех глаз, человечеством на нее направленных. В ее манере видна была привычная ей жизнь. Блестящий взгляд, легкая поступь — стройной походкой она будто сходила с ослепительной картины. Она меж них прошествовала потрясающим, захватывающим дух чудом. Ничего подобного в Оксфорде раньше не видели.

Оксфордские красоты в основном архитектурны. Другой пол теперь сюда допущен, это верно. Есть тут виргункулы Сомервилла и Леди Маргарет;[45] но красота со страстью к учению пока не соединились. Вокруг парков несть числа женам и дочерям, выбегают они и вбегают обратно в свои краснокирпичные домики; но как будто уязвленная тень безбрачия наложила на голову донов проклятие, запретившее им жениться на красоте или ее порождать. (От злосчастного викария, сына ректора, Зулейка не унаследовала ни толики своих чар. Несомненно, они ей отчасти достались от матери, цирковой наездницы.)

А как же гости женского пола? Но на сестер и кузин студента его товарищи смотрят обычно с таким же малым энтузиазмом, как и он сам. Вообще в Оксфорде не угождают инстинкту пола. Он, однако, не дремлет, как, возможно, то было в прошлом. Современные поставки женских образцов не дают ему уснуть, но и не удовлетворяют его. Сходно воздействие и другого нововведения — фотографии. Студент имеет возможность, которой обыкновенно пользуется, окружить себя фотографиями известных публике симпатичных дам. Призрачный гарем! Гурии эти, однако, имеют влияние на своего султана. Окруженный невзрачными женщинами из плоти и крови и прекрасными женщинами на картоне, студент подобен костру, подготовленному и ждущему искры. А если та искра — ослепительный факел, Зулейка? не удивись, читатель, пожару.

Одна толпа юношей перед ней расступалась; другая собиралась следом за ней. Столкнувшись, два потока — один двигающийся от реки, другой к ней возвращающийся — образовали вокруг Зулейки и герцога совершенную сумятицу, не успели те пройти половину аллеи. Позади и по сторонам люди толкались, качались, напирали. «Помогите!» — кричал не один пронзительный женский голос. «Не толкайтесь!» «Выпустите!» «Скотина!» «Спасите, спасите!» Многие дамы упали в обморок, а спутники, поддерживая их и оберегая в меру возможностей, пытались через головы товарищей хоть мельком посмотреть на божественную мисс Добсон. Для нее же самой и герцога посреди ужасной давки было достаточно свободного места. Почитание публики чудесным образом открывало пред ними путь. Они миновали аллею, не замедлив степенный шаг. Даже повернув налево на довольно узкую тропинку перед баржами, они не встретили препятствий. Ровной походкой прошли они, единственные среди всех невозмутимые, невзъерошенные и непомятые.

Герцог был столь погружен в свои мысли, что едва заметил странную сцену. 3улейка же, что неудивительно, была в самом наилучшем настроении.

— Какая куча плавучих домов! — воскликнула она. — Мы туда?

Герцог вздрогнул. Они уже были напротив баржи Иуды.

— Вот, — сказал он, — наша цель.

Он прошел через ворота в заграждении, ступил на сходни и предложил Зулейке руку.

Зулейка обернулась. Юноши в переднем ряду, упершись плечами во второй ряд, сдерживали напирающую толпу. Зулейка не прочь была снова среди них пройтись; но ей в самом деле хотелось чаю, так что она проследовала на баржу за герцогом и под его протекцией поднялась по трапу на верхнюю палубу.

На палубе, под навесом из красных и белых полос, было весело и прохладно. По сторонам свисали пучки красных и белых цветов. Зулейка перешла на сторону обращенную к берегу. Она облокотилась на поручень и посмотрела вниз.

Толпа растянулась насколько хватало глаз, чередой обращенных к Зулейке лиц. И вдруг рванулась вперед. Передний фланг был неодолимо выпихнут мимо баржи — выпихнут желанием остальных посмотреть на Зулейку поближе. Сила напора была такова, что каждому мужчине доставалось лишь мимолетное видение: как он ни сопротивлялся, его уносило дальше, не успевали глаза сообщить мозгу, что они увидели.

Иудовцы совершали отчаянные попытки взойти на баржу, прорваться через ворота в заграждении; но тщетно, их тоже уносило.

Постепенно лавина утихла, сделалась всего лишь рекой, процессией юношей, бросавших наверх робкие взгляды.

Не дождавшись последних отстающих, Зулейка перешла на другую сторону палубы, глянула на залитую солнцем реку, села в плетеное кресло и попросила герцога перестать кукситься и принести чаю.