— Тебя действительно прислал Стальевич?

И я вспомнил: рекламодатели частного ночного клуба. Владельцы «Переплетения» плевать хотели на директора Мальцева, а значит, их возможности по-настоящему велики. Наверняка Ржавый обратился к ним.

— Мне очень жаль.

— Мы давно смирились. — Бармен налил себе ещё. Подумал, выставил второй стакан и угостил меня из своей личной бутылки. — За Руда! Где бы он сейчас ни был!

Мы выпили не чокаясь.

И я подумал, что необходимо прикупить пару бутылок этого ржавого пойла, сколько бы оно ни стоило.

— Как видишь, Юра, твоя зацепка оказалась ошибкой, — с участием произнес Ржавый. — Кто был её нынешним любовником, я не знаю, но точно никто из наших: в последний раз ею хвастались месяца три назад, не меньше.

Мне повезло, что бармен мыслил достаточно прямолинейно и не знал о появившейся на чердаке надписи. Я молча кивнул, признавая его правоту: версия и впрямь оказалась ошибочной, — сделал ещё глоток чудесного пойла и попросил рассказать о Рудольфе. В данных обстоятельствах это выглядело как проявление сочувствия, и Ржавый повёлся.

Только не считайте меня циничной скотиной, ладно? Мне действительно было жаль молодого парня, и я не виноват, что проявление сочувствия к его судьбе стало способом разведения бармена на интересующую меня информацию.

Так получилось.

— Это печальная история, — предупредил Ржавый, повторно наполняя наши стаканы. Чёрт! Если он расщедрится на третью, я потребую, чтобы он меня усыновил! Таинственный ликёр был самым вкусным из всего крепкого, что я когда-либо пил. — Жил в… Москве молодой и подающий надежду… воин.

— Офицер?

— Младший. Потому что молодой. Но у парня были задатки, был талант, его отец гордился им. А мать… Его мать умерла лет двадцать назад. И за парня отвечал только отец. Винсент Шарге.

— А парня звали Рудольфом?

— В честь дедушки, — подтвердил бармен. — Винсент мечтал увидеть парня… генералом, и Руд старался, оправдывал авансы. Работал, тренировался, даже повоевать успел…

Из-за постоянных пауз казалось, что Ржавый подбирает правильные слова, но мне его запинания не мешали. Вы, возможно, удивитесь, но слушать я умею гораздо лучше, чем говорить.

— Догадываешься, в чём Руд ни капельки не разбирался?

— В женщинах, — протянул я, припомнив, что разговор начался с Тины.

— Совершенно верно, — кивнул бармен. — Парень, конечно, знал, как к ним подступиться с точки зрения физиологии, но общаться не умел. И не понимал их. Мы с Винсентом видели, что Руд немного стеснителен, но надеялись, что его вот-вот приберёт к рукам правильная, мудрая женщина.

— Тина?

— Самое плохое, что могло с ним случиться, — отрезал Ржавый. — Целеустремленная стерва, думающая только о деньгах и удовольствиях.

— Как Рудольф познакомился с нею?

— Понятия не имею.

— Они были любовниками?

— Нет, Спящий тебя забудь, он ей стихи писал. — Бармен посмотрел на меня, как на идиота. — Конечно, они были любовниками.

Припал к богатой стерве из-за денег? Почему нет? Но как это связано с его исчезновением? Неужели Мальцев устранил любовника молодой жены?

— Почему вы решили, что Тина могла быть причастна к исчезновению Рудольфа?

Как ни странно, я опять ляпнул не то, потому что взгляд Ржавого не изменился.

— С чего ты взял, чел? Ведьма с ним играла, но и только, она ведь по другой части: ноги раздвигать. А на той неделе, когда он исчез, на город накатил довольно крупный отряд отмороженных Луминаров, так что все подумали на них. — Он замер с открытым ртом как человек, сообразивший, что сморозил очень много лишнего, выдержал паузу в несколько секунд и закончил: — Никто не рискнет связываться со ржавыми качками.

И резко допил свой стакан. И убрал его со стойки. И бутылку тоже спрятал, жадина.

Я кивнул, в очередной раз соглашаясь с утверждением собеседника, и осведомился:

— Я могу поговорить с отцом Рудольфа?

— Только если веришь в загробную жизнь, — не глядя на меня, ответил бармен. — Винсент умер три месяца назад.

Вообще-то я не собирался проводить в тот день третью встречу: первые две показались мне достаточно продуктивными, дали массу пищи для размышлений, и впереди меня ожидал чарующий вечер с самым прекрасным на свете следователем. Куда ж тут ещё работать, помилуйте! Так что, выходя из «Ржавого топора», я планировал ехать домой, домой и только домой — готовиться к ужину. Но планы, как это часто бывает, оказались нарушены самым бесцеремонным образом. Бесцеремонных образов было два, в каждом по шесть с лишним футов роста, по триста фунтов веса, а силы хватило бы на пару боевых быков. Так мне показалось, во всяком случае. Это я насчет силы. А ещё они были рыжими, как Топор, в смысле как Ржавый бармен, и такими же кареглазыми.

Эти двое взяли меня у края тротуара, куда я вышел, дабы поймать такси. Подобрались бесшумно, очень профессионально придавили, предложили не трепыхаться, не привлекать внимания окружающих и нежно, буквально на руках внесли на заднее сиденье подъехавшего лимузина. Один остался снаружи, а второй плюхнулся рядом и чуть меня приобнял, делом доказывая, что главная на свете добродетель звучит: «Не рыпайся!»

Я был весьма обескуражен подобным обращением, однако, к чести своей, не завопил, не заплакал, не стал нервно спрашивать: «За что?» — и даже отчётливо расслышал фразу:

«…всё в порядке, магистр, он абсолютно безвреден: заурядный чел без малейших способностей, — произнёс сидящий рядом с главным клерк. Рыжеволосый, если вам интересно, клерк. — Самый обыкновенный и примитивный генетический статус».

Фраза прозвучала в тот самый момент, когда захлопнулась дверца, и показалась мне наглой. Насчет статуса не знаю, но вот о способностях клерк мог бы и помолчать. Я по крайней мере честно себе на жизнь зарабатываю этими самыми способностями, а не прислуживаю большому дяде.

Который, как это частенько бывает у больших дядей, не счёл нужным представиться.

— Ты — Юрий Федра? Детектив?

Я-то детектив, а вот почему ты магистр? Учёный, что ли?

Но отвечать что-то нужно, и я выбрал нейтральный вариант:

— А кого вы приказывали привести?

— Не надо остроумничать, — попросил клерк.

Именно поэтому мне не нравятся лакеи: всегда вклиниваются в серьёзные разговоры между знаменитыми детективами и выдающимися учёными. Но я решил быть выше этого и никак не среагировал на нахальное выступление.

— Ты расследуешь убийство Тины Мальцевой.

Магистр не спрашивал, он утверждал. И правила хорошего тона требовали приободрить старика… Впрочем, почему старика? Стёкла сильно затемнены, в салоне, несмотря на то что Москву заливало яркое послеобеденное солнце, царил полумрак, но я видел, что «крупному учёному» не более пятидесяти. Плотный, но не толстый, как борец на пенсии. Стрижка короткая, усы пышные. Не удивлюсь, если рыжие. Никогда не замечал, чтобы на Комсомольском было принято краситься в рыжий цвет. Или тут вирус какой гуляет?