По мере того как боль утихала, Цезарион понемногу начал осознавать, что мужчины принялись разбивать лагерь. Были натянуты навесы, распакованы одеяла для сна, привязаны верблюды, а над разведенным костром уже висел котелок, от которого распространялся запах свинины и лука. Немного погодя снова подошел Ани. Он принес свернутую конусом лепешку, внутри которой был кусок горячего тушеного мяса. Египтянин наклонился, чтобы подать Цезариону еду, однако тот даже не пошевелился. Тогда караванщик присел на корточки, взял слабую руку юноши и вложил в нее лепешку.

Цезарион застонал и приподнялся с земли. Он с отвращением посмотрел на хлеб, а затем огляделся по сторонам. Светало, и все вокруг приобрело какой-то призрачный, жемчужно-серый оттенок. Цезарион увидел, что палатки поставлены на плоской песчаной земле, кое-где поросшей кустарником. С одной стороны была вода, а справа – дома, но не те хлипкие палатки, что служат жилищем в пустыне, а настоящие кирпичные дома, крытые черепицей.

– Мы в Беренике? – хрипло спросил он, едва осмеливаясь в это поверить.

– Да, мы и в самом деле уже приехали. Приехали! – не скрывая своего восторга, ответил Ани и улыбнулся во весь рот. – Поужинай и отдохни. Этим вечером мы пойдем с тобой в порт.

Цезарион покосился на свернутую лепешку. Есть совсем не хотелось, но он все-таки заставил себя откусить небольшой кусочек.

– Мы пойдем сегодня утром, – с трудом проглотив хлеб, поправил он египтянина. – Я полежу несколько часов, а потом отправимся в порт.

Улыбка исчезла с лица Ани.

– Мальчик, я не собираюсь говорить о делах, пока не приведу себя в порядок. Я хочу поспать, поесть, потом умыться и надеть чистую одежду. Подождешь до вечера.

– Я пойду один. Утром.

– Сбежишь, не заплатив мне ничего? Ты клялся, что возьмешь денег у своих друзей на корабле и дашь мне.

– Сколько ты хочешь, чтобы я тебе заплатил?

Ани, прищурившись, посмотрел на него. Цезарион откусил еще кусок лепешки и стал жевать его, стараясь не встречаться взглядом с египтянином. Он не смог бы объяснить почему, но ему вдруг стало стыдно. Тем временем уже почти рассвело.

– Я заплатил Сцилле четыре драхмы, – неторопливо начал караванщик. – Еще две драхмы и три обола[12]я отдал за мирру; одну драхму и четыре обола – за повязки. Ты съел... ну, скажем, на четыре драхмы. Кроме того, ты ехал на моем осле и пользовался нашей защитой в течение двух дней – это, допустим, еще восемь драхм в качестве платы за услуги. Плащ, который сейчас на тебе, стоил мне двадцать драхм...

– Можешь забрать его себе, – с презрением сказал Цезарион и скривился. – Плащ! Эта тряпка больше годится как повязка на голову!

– Пожалуй, ты мне обошелся в двадцать драхм, ну и еще десять за неудобство.

– Я отдам тебе свою фибулу. Камень, вправленный в нее, должен стоить гораздо больше.

Реакция караванщика была неожиданной. Он громко фыркнул, выражая крайнее возмущение и гнев.

– Мальчик, эта фибула – самое ценное, что у тебя есть! Ты в незнакомом городе, в сотне километров от своей семьи! У тебя нет средств к существованию, ты бежишь из страны. Скажи мне, ради всех богов, как же ты собираешься выжить, если сейчас выбросишь самое драгоценное, что у тебя есть?

– Прекрати называть меня «мальчиком»! – с обидой в голосе закричал на него Цезарион.

– Если камень в фибуле настоящий, он стоит не меньше шестидесяти драхм! – заорал в ответ Ани. – Он принадлежит тебе, а не твоим так называемым надежным дружкам с корабля. Подумай, ты, малолетний идиот! Разве несколько часов ожидания столько стоят? – Ани поднялся на ноги, возвышаясь над Цезарионом. – Да ты посмотри на себя. У тебя дыра в боку, ты едва стоишь на ногах. О милостивая Изида, если бы у тебя, Арион, было побольше мозгов в голове, ты остался бы в Гидревме. Та смазливая молоденькая шлюха ухаживала бы за тобой! Чего тебе так не терпится уехать? – Египтянин перевел дыхание, а затем продолжил: – Я не возьму твою проклятую фибулу. Можешь пойти со мной сегодня вечером в порт, а можешь уйти утром один. Да, ты должен мне двадцать драхм, не говоря уже о том, что я спас тебя от смерти. Однако, несмотря на это, я хочу сказать: главное – ты сам, и пусть твой долг беспокоит тебя не больше собственной жизни.

Цезарион не знал, что ему ответить. Ани тем временем ожидал его решения, но, увидев, что юноша пребывает в замешательстве, махнул рукой, развернулся и пошел, явно довольный собой. Сделав несколько шагов, караванщик обернулся и сказал:

– Можешь спать здесь. – Он кивнул в сторону навеса, натянутого возле куста. Там лежало одеяло, расстеленное на земле, и самым заманчивым образом влекло к себе уставшего путника. – Когда солнце взойдет, без навеса не обойдешься.

Цезарион доел мясо, ожидая, пока Ани скроется в своей палатке. Затем он подполз к навесу, лег на одеяло и заснул, даже не сняв фибулу с хитона.

Он проснулся, когда снова пришла жара. Неуклюже встав на четвереньки, он вылез из-под навеса, чтобы посмотреть, нет ли рядом воды. До полудня было еще далеко, но уже пекло, как в горниле. Белый песок на площадке, где они разбили лагерь, сверкал на солнце до боли в глазах. От зноя воздух над морем мерцал подобно шелку. Чуть в стороне Цезарион увидел еще два навеса, между которыми горой лежали сваленные на землю тюки с тканями. Для надежности они были привязаны веревками к навесам. Под ближним навесом спал Ани, зарывшись лицом в одеяло. Одна его рука лежала поверх грязных, всклокоченных волос. Осел спал в тени, между хозяином и кустом. Привязанные верблюды лежали на земле и с невозмутимым видом жевали сено.

Общественный источник находился всего в нескольких метрах. Это был простой каменный бассейн с резервуаром, куда можно было палить воды для животных. Цезарион поковылял к нему, напился из крана и побрызгал водой на раненый бок, который горел от боли. Он снял платок, который дал ему Ани, и намочил волосы. Затем он намочил платок и снова обвязал его вокруг головы. Некоторое время юноша сидел неподвижно, прислонившись к прохладной каменной стенке и болтая руками в воде.

Тебе следует избегать всего прохладного и влажного. Это ухудшит твое состояние.

Провались оно все в Аид: жара и сухость, по всей видимости, тоже не улучшают его состояние.

Нужно идти искать корабль. Цезарион отдавал себе отчеты признавался, что страшно боится того, что корабля в порту не окажется. Они ждали его с середины июля, а он так и не пришел. Откуда он может знать наверняка, что капитан не предал его гак: же, как и все остальные? Для большей надежности капитана выбирали, исходя из того, насколько ему можно доверять. Но ведь точно таким же образом выбор царицы пал на учителя Родона, личность которого тогда не вызывала никаких подозрений.