– И вы сразу в него влюбились? В тот же вечер?

Я представила себя на ее месте и подумала, что тоже бы не устояла.

– Да мы все в него влюбились, – с нежностью сказала Бетти. – Я полюбила Марио еще до того, как услышала его пение.

Я выщипнула у нее из бровей несколько лишних волосков и принялась наносить на лицо тонкий слой прессованной пудры. У Бетти была хорошая кожа, довольно бледная, но чистая, и она этим очень гордилась.

– А когда он впервые спел для вас? Как это было?

– Когда я услышала его впервые, он пел не для меня, а для моего брата. Война еще не кончилась, и бедного Берта отправляли за океан. Марио устроил в его честь вечеринку – роскошный обед в ресторане Ромео Кьянти, – а потом повел всех нас в оперу. В ресторан мы вернулись уже очень поздно. Только представьте, Серафина: мы сидим за столом, и все упрашивают Марио спеть, но он наотрез отказывается. Тогда Ромео ставит пластинку с арией Vesti la Giubba[22], и Марио не может устоять. Он встает, начинает петь, и сердце у меня замирает. Мне часто говорили, что Марио прекрасно поет, но я даже представить себе не могла, какой сильный у него голос. Когда он брал верхние ноты, стаканы на полках звенели – честное слово! Я бросилась ему на шею и с той минуты стала его девушкой.

– А потом он сделал вам предложение?

Теперь я трудилась над ее глазами, осторожно нанося на ресницы черную тушь. Я работала как можно медленнее, понимая, что, когда дело дойдет до помады, макияж будет почти готов и у меня не останется повода послушать еще.

– Да. Он снова пригласил меня в ресторан Ромео. На этот раз мы ужинали вдвоем. Все было очень романтично. Конечно, я тут же согласилась, но из-за войны пришлось со свадьбой подождать. Марио перевели в Вашингтон, и несколько месяцев мы не виделись.

– Он вам часто писал?

– О нет, Марио терпеть не может писать, зато звонил почти каждый день. Он решил пожениться, как только вернулся в Лос-Анджелес. Мы не успели ни позвать гостей, ни заказать платье. Марио даже родителям ничего не сообщил. Видите это кольцо? – Бетти показала мне простое серебряное колечко, которое всегда носила на пальце. – Он заплатил за него шесть долларов девяносто пять центов. Ничего другого Марио просто не мог себе тогда позволить. Теперь он рвется его заменить, а я ни за что не соглашаюсь. В общем, церемония вышла очень скромной. Мы даже не венчались в церкви – только расписались в ратуше, но у меня был букет, короткая фата и цветы в волосах, а Марио выглядел настоящим красавцем. Чудесный день, очень счастливый день…

Я замерла с помадой в руке.

– А что сказали его родители, когда узнали? Они сильно рассердились?

– Марио думал, что рассердятся, и очень волновался. – Бетти улыбнулась. – Однажды он попытался рассказать им о нас, но не смог выдавить из себя ни слова. Он хотел, чтобы мы сказали им вместе, но я понимала: так будет только хуже. И тогда мы придумали хитрый план. Я пошла одна в кино, а Марио отправился к ним. Я попросила его просто сказать, что он женился на девушке, которую любит, и хочет, чтобы и они ее полюбили. После сеанса я сразу ему позвонила: все прошло хорошо и они уже меня ждали.

– Значит, они обрадовались?

– О да! Это прекрасные люди. Отец Марио обнял меня, а мать поцеловала и назвала доченькой, как будто я всегда была частью их семьи. – Глаза Бетти затуманились, и я испугалась, что потечет тушь. – Вечером мы все вместе пошли в собор – помолиться за долгий и счастливый брак.

Я бы очень хотела узнать и остальное. Что изменилось, что пошло не так? Судя по ее рассказам, все начиналось, как в сказке. Может, так оно и было, но что произошло потом? Почему она несчастна, если ее жизнь навеки соединена с его жизнью и у нее есть все, о чем только может мечтать женщина? Проводя по губам Бетти красной помадой, я гадала, получу ли когда-нибудь ответы на эти вопросы.

Бетти оглядела в зеркале готовый макияж:

– И как я раньше без вас обходилась, Серафина?

Оставив ее волосы еще на некоторое время на бигуди, мы принялись подбирать подходящий костюм.

* * *

Так, по рассказам Бетти, я понемногу узнавала Марио Ланца – неслыханное счастье! Для других он был кинозвездой, фотографией на конверте с пластинкой, но для меня стал живым человеком. Во всех историях Бетти он представал добрым и заботливым, ласковым с животными и больными детьми, щедрым к друзьям и совершенно незнакомым людям. Марио оказался именно таким, как я представляла, и даже лучше.

На вилле Бадольо я скользила по краю жизни Марио и Бетти. Иногда они вообще забывали о моем присутствии, а я наблюдала за ними и подмечала любую мелочь. Я чувствовала, как меняется атмосфера в комнате, когда в нее входит Марио, ловила каждую его улыбку и слово, видела, за что полюбила его Бетти. Может, я и задерживалась перед дверями дольше необходимого, часто делала вид, будто поправляю цветы в вазе или подбираю разбросанные игрушки, а сама слушала разговоры, предназначенные только для них двоих, но мне все это не казалось чем-то предосудительным.

Я изучила их привычки, как свои собственные, и уже знала: после съемок Марио приедет домой, швырнет галстук на пол, расстегнет рубашку и крикнет, чтобы Бетти «скорей налила чего-нибудь выпить, черт побери».

Часто после первого стакана вина или виски Марио разражался бранью, выплескивая накопившееся за день раздражение. Смысл его слов я улавливала с трудом: он говорил быстро, перемежая речь актерским жаргоном, упоминал незнакомые мне имена и непонятные обстоятельства. Ясно было одно: съемки даются ему тяжело.

– Фильм – откровенное барахло, – жаловался он как-то вечером Бетти. – Сценарий высосан из пальца, а эти идиоты на студии вообще ни черта не понимают.

– Ну, ты просто преувеличиваешь, – пробормотала в ответ Бетти.

– Ничуть. Декорации до сих пор не готовы, текст переписывают каждый день, техника разваливается на глазах. Куда уж хуже?

– Марио, дорогой…

– Бедняжка Аллазио двух слов по-английски связать не может. Приходится прочитывать с ней каждый диалог, прежде чем отснять сцену. А какая адская жара там стоит! Долго я так не выдержу. Я подарил им свой голос, и вот как они его используют. Ничего путного из этого фильма не выйдет.

– Ты же обещал, что на этот раз будет по-другому, что у нас все получится! – Обычно такой мягкий, голос Бетти сделался пронзительным. – Разве не поэтому мы сюда приехали?

– Мне просто хочется снять достойное кино. Я что, слишком многого прошу?

– Ну так поговори с Роуландом. Неужели и он ничего не понимает? Ты ведь говорил, что у него огромный опыт!

– Роуланд делает хорошую мину при плохой игре, а на самом деле ему ничуть не легче моего. В Голливуде так не работают. Студия нарушает все правила.