— За справедливость!

Сбоку налетел Самантий, повис на свободной руке Борка. Тулвар у дверей черного хода визжал что-то непотребное.

Я все-таки встал и, шатаясь, как хмельной, подковылял к Крессинде. Вместе мы, переборов силу одной руки Борка, выдрали топор, который размерами едва не превосходил гномшу. Я схватил его обеими руками, и тут на меня накатило — темнота заволокла взгляд, пчелы в голове устроили шабаш. Сквозь тьму я услышал крики моих праведников. Олник бесконечно орал «Эркешш махандарр!», Крессинда визжала совершенно по-женски. Вопли Имоен, Скареди и Монго смешались. Я стоял и шатался, мне хотелось звучно проблеваться и прямо тут, на камнях, устроиться спать. Часов на десять, не более.

Борк начал деловито хрустеть костями. Чужими костями. Костями моих спутников. Многоголосый вопль поднялся к потолку.

Яханный фонарь!

Я разогнал тьму, поднял топор, который весил примерно сто тысяч фунтов, и обрушил на грудь смертоносца. Хряск костей. Я ударил еще дважды. Четвертый удар не получился, ибо Борк перехватил топорище и попытался выкрутить его из моих рук. Смертоносец распластался подо мной, похожий на скелет с лохмотьями плоти — так выглядела теперь его хламида, сквозь дыры в которой проглядывали выпуклые кости. Хоботок все еще шевелился, панически дергался, выгибался. Самантий обрушил на него каблук сапога. Борк захрипел от боли и разжал пальцы. Отлично! Как говорил один знакомый убийца, втыкая нож в жертву — «Без боли нет победы».

Истину глаголил!

Я взялся за топор двумя руками и начал рубить Борка, как заправский дровосек. Тварь имела плотные кости. Я рубил, а она дергалась и сопротивлялась, даже когда Самантий наступил каблуком на тонкую сморщенную шею.

Наконец я отрубил правую ногу, затем — левую, затем — руку. Крови почти не было, да и та растеклась по камням маленькими почти черными лужицами с отвратным запахом.

Шепот гулял в моей голове, наполняя ее безумием. Я оттолкнул Самантия и примерился отрубить Борку голову.

— Не нужно… — сказала тварь голосом пятилетнего ребенка. — Нет, нет, оставь!

Святые небеса!

Я ударил топором ровно три раза — до того плотный хребет был у чудовища, и пинком спровадил голову в яму Оракула, а затем сбросил туда все еще трепыхающееся тело.

Затем безумие схлынуло. Я взбежал по ступенькам до середины лестницы. Синий лик взирал на меня с очевидным изумлением. Не знаю, видел ли он нашу схватку сквозь туман, но что-то, очевидно, его задело.

— Моей женщине отпущен месяц жизни. Как спасти? Можно спасти? Говори?

По лику проходили волны. Туман, густея, почти захлестнул черную дыру рта.

Раздался глухой, безжизненный, равнодушный всему живому голос:

— Другой эльф… Ты вытянешь из него жизнь своей жены. Он будет рядом, когда потребуется.

— Кто?

Это был уже второй вопрос, лик растаял. И возник снова — Оракул принял душу Охотника Борка! Видимо, тварь была настолько живуча, что рухнула в пропасть с бьющимся сердцем. Ну а что по частям — так извините, так вышло.

Я открыл рот, чтобы задать второй вопрос, но меня опередили.

Виджи! Она очнулась, я видел в тумане на полу тонкий силуэт. Она спросила что-то на эльфийском, выкрикнула тонко, пронзительно, как раненая птица.

Лик ответил.

На эльфийской дивной речи, будь она неладна трижды три раза.

Я ни хрена не понял.

Виджи снова опала на камни, и лик растаял.

Черт! Черт! Черт!

Шепот разразился глумливым хохотом. Я спустился вниз и с помощью топора Борка одержал верх над дверью черного хода.

Имею топор — готов путешествовать, да?

Под безумный яростный шепот, раздиравший наши головы, мы выбрались из Храма тем же путем, каким в него вошли. Топор Борка я зашвырнул в яму Оракула. Это было тошнотворное оружие.

* * *

Мы ковыляли вниз, несли покалеченных Борком, пыхтели, потели, торопились (Монго стонал на закорках Крессинды, а Скареди — на закорках Самантия, я же нес Виджи, без конца вглядываясь в ее искаженное гримасой лицо), а над головой сгущались тучи смерча — точного близнеца того, что поглотил Ридондо. Мы успели спуститься до того момента, как из смерча принялись выстреливать молнии. Спустились, чтобы обнаружить, что повозки исчезли.

Маги умыкнули все наше имущество, включая мой гарем и деньги Фаерано.

И было кое-что еще, что меня встревожило.

Улепетывая, мы увидели труп Гродара и грязно-серое пятно, оставшееся от чорона.

Однако труп Альбо пропал.

Варвар, если дверь закрыта, ломись в окно.

Если окно слишком узко — попробуй выбраться через дымоход.

Если ты застрял в дымоходе, значит, дальше хода нет.

Ну и скажите теперь, что такое — настоящий герой? Уничтожитель чудищ? (Парочку монстров я и правда уничтожил.) Ниспровергатель злодеев? (Ниспроверг — было дело.) Освободитель красавиц? (Кто сказал, что Виджи — красавица по общепринятым меркам?) Человек, который добровольно воздерживается от выпивки? (Тоже хрень — от выпивки меня «избавила» богиня.)

Банально, все банально.

Герой — это человек, который принял обязательства помочь своим искалеченным спутникам. И плевать, что спутники кормили его разваристой лапшой всю дорогу, использовали как приманку для убийц, чтобы отвлечь внимание от отряда, в котором находился истинный наследник Империи. Что эльф, которого я спровадил в пропасть, решил отравить лошадей, дабы задержать отряд-приманку, привязать его к Сколдингу Фрею, нацеленному на убийство старины Фатика. Гуманные эльфы! Высокие отношения!

Эльфы не лгут, да-да, разумеется. А вот полукровки эльфов — лгут и не краснеют!

А сейчас я, высокий (в духовном смысле) герой Фатик, чьи подвиги будут воспевать нетрезвые потомки, по вечерней зорьке вместе с говорливым гномом иду нанимать повозку. Голова моя лопается от боли, расцарапанные о камень пальцы и локти саднят, раненое плечо токает, в душе все кипит и клокочет.

Однако — по порядку.

* * *

Маги сперли наши фургоны. Нам пришлось удирать от чуждого на своих двоих. (Кто-то, я не скажу кто, ибо не отличаюсь склонностью к распространению сплетен, драпал на четвереньках, завывая о царском неудовольствии.)

У меня сложилось впечатление, что смерч выпустил нас.

Смутно помню, как мы бежали, а камни под ногами вспыхивали красным от молний. Мы волокли на себе покалеченных Борком, земля стонала и вздрагивала, а затем — так мне показалось — пошла волнами.