— Высокомерным? Самовлюбленным? — подсказал виконт.

Ванесса неожиданно рассмеялась легко и весело.

— Я так вас назвала, да? — спросила она. — Сразу чувствуется, что подданные разговаривают с господином с почтительной сдержанностью. А я с самого начала решила не поддаваться всеобщему поклонению. Ничего глупее не придумаешь.

— Надо сказать, вы преуспели, — лаконично заметил виконт.

Боже милостивый! Никогда в жизни он не опускался до колкостей! А ведь впереди еще целый вечер в обществе сэра Хамфри Дью!

— Вести жизнь графа или виконта, миссис Дью, — непростая обязанность. — Лорд Лингейт заставил себя говорить спокойно. — Речь вовсе не идет о безмятежном богатом существовании в окружении многочисленной челяди. На плечи ложится огромная ответственность за судьбы подданных.

В последний год он испытал это на собственной шкуре. Мысль о необходимости наконец-то остепениться, выбрать невесту и превратиться в примерного супруга, а затем и в отца семейства приводила в беспросветное уныние. А еще на голову свалилась дополнительная нагрузка в виде опеки новоиспеченного семнадцатилетнего графа, к которому прилагались три сестры, за всю жизнь не выезжавшие дальше чем за десять миль от родного Трокбриджа. Да и сам парень не видел ничего, кроме своей деревни, затерявшейся среди холмов Шропшира.

— И один из тех, за кого вы отвечаете — Стивен? — негромко уточнила Ванесса.

— Именно так.

— Почему? Каким образом это произошло?

— Старый граф был моим дядей, — пояснил Эллиот. — Отец согласился стать опекуном его сына — моего кузена и предшественника вашего брата. Однако в прошлом году отец скончался, пережив старшего брата всего лишь на два года.

— Понятно, — отозвалась Ванесса. — И наряду со всем остальным вы унаследовали опекунство?

— Да, — подтвердил виконт. — И вот несколько месяцев назад кузен умер, и начались поиски вашего брата. Выяснилось, что он тоже всего лишь подросток. Пусть судьба подарит ему долгую жизнь. Смертей в моей семье хватит на много-много лет вперед.

— Так если вы кузен, — начала Ванесса, — то почему же…

— Кузен по материнской линии, — не дал договорить Эллиот. — Моя матушка и мать Джонатана доводились друг другу родными сестрами.

— Бедный Джонатан, — вздохнула Ванесса. — Теперь понимаю, что осуждала вас несправедливо, ведь вы всего лишь честно выполняли долг, унаследованный от отца. Как же вы, должно быть, разочаровались, узнав, что Стивен совсем молод!

Реплика, несомненно, служила своеобразным извинением. Однако виконт не собирался успокаиваться: от острой на язык и агрессивной особы можно было ждать новых выпадов.

Как же его угораздило оказаться в столь щекотливом положении? Можно было бы не останавливаться и не спешиваться, а спокойно проехать мимо вслед за Джорджем, на ходу осведомившись о здоровье.

Эллиот поймал себя на мысли, что был бы безмерно счастлив, если бы эта выскочка передумала уезжать из родной деревни вслед за братом.

Возможно, после их разговора она решит остаться здесь, в Рандл-Парке, где не придется терпеть его высокомерие заносчивость и дурной характер. Сэр Хамфри Дью, разумеется, не блистал умом, однако отличался неподдельным добродушием и любил невестку точно так же, как и собственных дочерей, считая ее полноправным членом семьи.

Оставалось лишь надеяться, что миссис Дью примет разумное решение.

Но этого не произошло.

Долгое ожидание наконец-то подошло к концу. Вечером пятого дня молодой Мертон явился в гостиницу и сообщил что он и его сестры — увы, все трое — готовы отправиться в путь уже завтра. Наутро выяснилось, что так оно и есть. Когда Эллиот и Джордж, заплатив по счету, подъехали на арендованных лошадях к уже знакомому дому, четверо путешественников стояли у крыльца, одетые в дорогу. Арендованная Джорджем багажная карета оказалась доверху нагруженной саквояжами и коробками, а экипаж Эллиота стоял у ворот с открытой дверью и опущенной лесенкой, готовый принять дам.

В решающий момент произошла заминка. Оказалось, что возле дома ждали не только трое членов семьи Хакстебл и миссис Дью. Их окружало практически все население Трокбриджа и все местные собаки.

Мисс Хакстебл стояла на садовой дорожке, обнимая служанку, которой предстояло остаться дома. Мисс Кэтрин вышла за калитку и пылко прощалась с кем-то из земляков. Мертон правой рукой крепко жал руку викарию, а левой прижимал к груди рыдающую девушку — ту самую, которая неделю назад на балу без конца хихикала. Миссис Дью скрылась в объятиях сэра Хамфри. Остальные члены семьи достойного баронета промокали платочками глаза, не пытаясь скрыть горе. Да и у самого папеньки по пухлым щекам ручьями текли слезы.

Жители деревни терпеливо ожидали своей очереди.

Терьер, колли и еще несколько собак неизвестной породы скакали неподалеку, не в силах совладать с возбуждением, и лишь время от времени останавливались, чтобы обнюхать друг друга.

— Интересно, — сухо заметил Эллиот, останавливая лошадь неподалеку от места события, — остался ли кто-нибудь из местных жителей дома?

— Трогательная сцена, — отозвался Джордж. — И яркий пример близких отношений в деревне.

Эллиот заметил, что какой-то парнишка держал под уздцы лошадь, купленную Мертоном в конюшне Рандл-Парка, а двое товарищей наблюдали за счастливчиком с нескрываемой завистью.

Виконт наивно планировал подъехать к крыльцу, помочь дамам устроиться в экипаже и с ветерком укатить по пустой улице. Шесть дней ожидания могли бы подсказать, что прощание может затянуться. Тот факт, что юный Стивен Хакстебл внезапно стал графом Мертоном, сам по себе оказался сногсшибательной новостью. Однако предстоящий отъезд всего дружного семейства, да еще и навсегда, потряс земляков.

Леди Дью вошла в сад и перекинулась несколькими словами с мисс Хакстебл, после чего дамы принялись обниматься и вытирать слезы. Одна из золовок громко плакала на плече миссис Дью.

Зрелище определенно могло бы перещеголять самую трогательную мелодраму.

— Мы безвозвратно изменили их жизнь, — задумчиво произнес Джордж. — Остается лишь надеяться, что к лучшему.

— Мы изменили? Право, я не имею ни малейшего отношения к смерти Джонатана Хакстебла. Надеюсь, что и ты тоже. И не я согласился стать опекуном мальчика, которому не суждено было повзрослеть, а потом опекуном другого мальчика еще на целых четыре года. Все это сделал мой отец.

Эллиот нащупал под пальто монокль и поднес его к глазам. Нет, миссис Дью не плакала, однако выглядела искренне опечаленной и растроганной. Расставание с родственниками покойного супруга давалось нелегко. Так зачем же она это сделала, зачем решилась на отъезд? На голове у нее была темно-серая шляпка, а из-под серого плаща виднелся край лавандового платья. Спустя полтора года после кончины мужа она все еще не рассталась с трауром. Может быть, горячо любила этого чахоточного Дью, за которого вышла замуж? Может быть, руководствовалась не только жалостью или стремлением войти в семью баронета?