День клонился к вечеру. Автомобиль выехал на проспект Мира. Джамиль свернул вправо, затем влево и заехал в тесный дворик. Дайнека прижалась к стеклу, рассматривая нелепое здание чужеродной архитектуры. Зеленые балконы, как наросты, облепили его «тело». Вплотную к странному дому прилепилось сооружение поменьше и поскромней.

– Ги-Бэ-Дэ-Дэ… – прочитала она.

– Подожди пять минут, – попросил Джамиль, – я быстро.

Он взбежал по лестнице и скрылся за дверью учреждения. Через пять минут, как и обещал, вернулся, но вышел вместе с плотным мужчиной. Разговаривая, они медленно продвигались к машине. До ушей Дайнеки донеслись слова, сказанные мужчиной:

– Я сделаю все возможное.

Джамиль что-то ответил. Собеседники преувеличенно дружелюбно пожимали друг другу руки и, не разнимая ладоней, долго ими трясли.

Когда Джамиль сел в машину, он чертыхнулся.

– Почему? – тихо спросила Дайнека.

– Потому что не люблю, когда говорят «да», а это значит «нет».

– Разве так честно? – удивилась она.

– А я о чем…

– Не про него речь. Ты сейчас жал тому человеку руку, улыбался…

– Тебе сколько лет?

Дайнека поняла, что вопрос риторический и Джамиль не ждет на него ответа, но все же ответила:

– Двадцать два.

– В какой стране ты живешь?

Она повторила:

– Разве так честно?

Джамиль долго смотрел на нее, а потом обронил:

– Я об этом не думал.

Заехали еще в два места. Джамиль уходил и быстро возвращался. Каждый раз его кто-нибудь сопровождал до машины. Последней была девушка, при виде которой проходившие мимо мужчины выворачивали голову и не сразу потом находили дорогу. Почти двухметровый рост, распущенные до пояса волосы, потрясающая фигура. Казалось, ее огромным синим глазам тесно на узком лице.

Дайнека буквально прилипла к стеклу. Потом отшатнулась и сама себе показалась смешной.

Красавица явно пыталась сосредоточиться. По всему было видно: не в ее привычках размышлять, если вопрос не касается жизни и смерти. Дайнека отметила это с женским злорадством и сказала Тишотке доверительным тоном:

– Было бы некстати, если бы у них что-то было…

Тишотка честно отработал доверие – подскочил к стеклу и тявкнул.

Джамиль сел в машину, и они поехали дальше. По дороге он включил радио, заиграла тихая музыка. Вдруг автомобиль резко затормозил. Джамиль выбежал. Дайнека с тревогой смотрела ему вслед. Спустя несколько минут он вернулся с букетом крупных садовых ромашек.

– Людей, убегающих, чтобы купить цветы, понять трудно, – усмехнулась Дайнека.

Уже через полчаса они сидели за столиком самого известного бара. Сделали заказ и, ожидая, разглядывали интерьер заведения. Обстановка была стильной, но стиль им был незнаком, потому что в семидесятых, когда так выглядело каждое заведение общепита, ни тот, ни другая еще не родились.

Принесли заказанный чай. Как и подразумевала стилистика зала – в граненых стаканах.

Внезапно Дайнека вздрогнула и удивленно посмотрела в глаза Джамиля. Потом всем телом навалилась на стол и молча затряслась от смеха.

– Как ты сюда его протащил? – спросила она, подняв смеющееся лицо.

Джамиль оттопырил льняную рубашку.

– Под рубашкой? – Она снова упала на стол, плечи ее вздрагивали, а под столом Тишотка старательно вылизывал ей ноги.

В бар вошел строгий мужчина и напряженным взглядом обвел зал. У выхода стоял еще один внимательный человек. Потом они быстро сменили диспозицию, в результате чего в поле зрения посетителей бара возник знаменитый певец. Огромного роста, с закинутыми назад черными волосами, он, казалось, заглянул сюда только полюбопытствовать. Окинув публику беглым взглядом и заметив Джамиля, двинулся к нему. Джамиль встал, они поздоровались, перекинулись несколькими словами и так же коротко попрощались.

Дайнека притихла. Она смотрела на Джамиля, пытаясь определить его место на этой арене амбиций. Перемена в настроении была настолько заметной, что он накрыл ее руку своей и тихо сказал:

– Все будет хорошо.

Спустя час они были в его доме. Джамиль обнял ее у порога, едва захлопнул входную дверь. Дайнека, как сумасшедшая, отвечала на его быстрые поцелуи и знала, что все, что ей нужно сейчас, – это он.

Но вдруг Джамиль резко отстранился и, глубоко вздохнув, сказал чужим голосом:

– Если хочешь себе добра, беги отсюда…

Он отвернулся и вошел в комнату. Дайнека приблизилась и обняла его.

– Я не шучу, – произнес Джамиль. – Не хочу, чтобы у тебя стало на одну проблему больше.

– Я знаю, что ты никогда не платишь… за это, – грустно пошутила Дайнека.

– Серьезно говорю, уходи.

– Не уйду. И если у тебя есть жена и дети, пусть даже в Тамбове, я не желаю об этом знать.

– Никого у меня, кроме тебя, нет. Вот, может быть, только Тишотка.

Дайнека хотелось плакать, но грустно не было. Ей хотелось плакать от того, что было хорошо.

Она редко не ночевала дома – не любила чужие постели в чужих домах. Вглядываясь в лицо Джамиля, Дайнека испытывала сильное желание погладить его по щеке, но боялась разбудить.

– Ты не спишь? – спросил он, не открывая глаз.

– Не сплю.

– Тогда и я не буду. У тебя красивые глаза и детский взгляд. Я знал, что мне нужно бежать от тебя, а ты меня подобрала, там, у кладбища.

Дайнека замерла, не веря, что все это о ней.

– Мне тебя послал Бог. – Джамиль гладил ее по волосам.

– Не говори таких слов, я заплачу…

– Глупая.

Ей не нужно было слов, она уже твердо знала, что встреча была предрешена, и будущее уже не зависело от них.

Зазвонил мобильник Джамиля. Он слушал молча, прижав его к уху, не отвечая и не задавая вопросов. Потом отложил трубку и сказал:

– Я отвезу тебя домой. У нас двадцать минут. Есть хочешь?

– Нет, – покачала головой Дайнека.

Джамиль вышел. Тишотка послушно проследовал за ним, а спустя минуту вернулся в комнату с куском колбасы в зубах.

– Тебя здесь хорошо кормят, – хмыкнула Дайнека и оглядела комнату.

Громадное пространство почти без мебели. Ничего особенного, только яркие ультрамариновые стены. Окна без штор и жалюзи.

Ее охватило неуютное чувство. Казалось, тот, кто живет в этой комнате, существует отдельно от нее. И сделал все возможное, чтобы не оставить здесь и следа от своей индивидуальности. Сколько она ни всматривалась, ничего интересного не заметила. Даже пыли. Квартира выглядела декорацией к спектаклю. Комната словно ждала событий, и Дайнека пыталась определить жанр грядущего действия. Ничего, кроме драмы, на ум не пришло.