– Ты как? – спросила я, поглаживая его по груди.

Келлан довольно заворчал.

– Прекрасно, – пробормотал он, обаятельно улыбаясь.

Я шлепнула его по плечу, и он приоткрыл один глаз. Когда он увидел мое серьезное лицо, его улыбка увяла, а рука поднялась, чтобы заправить мне за ухо влажную прядь волос.

– Я в порядке, Кира, – сказал он, на этот раз успокаивающим тоном.

Кивнув, я уткнулась лицом в его плечо, а он обнял меня.

* * *

Несколько следующих ночей я постоянно наблюдала за ним, но он вроде бы спал спокойно. Возился, конечно, но не больше, чем любой другой во сне, и явно не метался, ужасаясь очередному кошмару. Я ночевала у него не каждый день, но чаще обычного, засыпая у него под боком.

Мне было безумно приятно погружаться в сон, чувствуя, как соприкасаются наши тела, но, думаю, Келлану это было еще приятнее. Случалось, он спозаранку врывался в мою квартиру, после того как всю ночь болтался по барам и клубам Сиэтла, и говорил, что не может уснуть в холодной постели. Точнее, он формулировал это так: «Если уж я ложусь спать на рассвете, то хочу, чтобы моя постель была согрета твоим маленьким голеньким тельцем».

Вообще-то, я не спала голой, – по крайней мере, когда рядом не было Келлана. Он же постоянно пытался избавить меня от привычки надевать пижаму. «На что тебе одежда, если я все равно сниму ее с тебя?» – говорил он. Но суть была в том, что ему хотелось согреваться рядом со мной, а не в одиночестве под одеялом.

Через несколько недель пристального наблюдения за Келланом я перестала беспокоиться из-за его кошмаров, хотя и понимала, что они могут вернуться. Зато я все сильнее тревожилась из-за приближавшегося начала занятий. В этом году у меня было напряженное расписание, – похоже, мне придется заниматься почти каждую свободную минуту, поэтому я боялась уже не только первого дня учебы, но и того, что придется посвящать ей все свое время. Однако Келлан проявлял понимание и терпение, когда не пытался отвлечь меня от этих мыслей с помощью секса. Днем он обычно бывал свободен, и это означало, что мы все равно сможем быть вместе достаточно много.

Тем не менее, когда я говорила Келлану, что жизнь в одной квартире с сестрой привносит в мое существование некое равновесие, я не шутила. Я чувствовала, что должна проводить какое-то время и с другими людьми, не только со своим парнем. Так что, когда Дженни пригласила нас с Кейт присоединиться к ней на занятиях по искусству, куда она записалась, я сразу согласилась. Мы встречались утром по понедельникам и средам, а после уроков выпивали по чашечке кофе.

За неделю до начала учебного года я посетила занятие по искусству в последний раз. Если бы этот курс оценивался, я бы, пожалуй, получила свою первую двойку.

– Что ж, мисс Аллен, вы неплохо используете… цвет.

Наша преподавательница была доброй пенсионеркой. Прежде она работала учительницей в школе, а теперь давала уроки на дому. Она гладила меня по спине и, сдержанно улыбаясь, хвалила за те немногие плюсы, которые могла найти в моем примитивном изображении чаши с тропическими фруктами. Хотя я трудилась изо всех сил, у меня все получалось криво и косо. Нет, художницей я не была.

Когда преподавательница пошла к Кейт, чтобы похвалить ее за безупречно пропорциональные яблоки, я принялась гадать, не преподавала ли эта женщина в свое время в классе Келлана. Может быть, он посещал ее занятия? Может, она хвалила его за наброски женских фигур? И тут же я задумалась, не учила ли она Келлана чему-нибудь еще, кроме рисования. Мои губы тут же мрачно сжались.

Негромкий смех прервал мои фантазии, и, оглянувшись, я заметила, что Дженни смотрит на меня.

– Не так уж плохо, Кира! – Она показала карандашом на мои жалкие попытки реализма. – Это нечто в стиле Пикассо.

Я нахмурилась, но потом рассмеялась вместе с ней. Вообще-то, подражание Пикассо не входило в мои планы, но, в конце концов, искусство всегда субъективно. То, что для одних – мазня, для других – Моне. Так что, возможно, и у меня есть какие-то перспективы. Впрочем, посмотрев на рисунок Дженни, я отказалась от этой мысли. Пожалуй, из всех нас только она действительно имела талант к искусству. Она уже давно миновала стадию фруктовых натюрмортов и теперь рисовала людей. И то, что она сотворила одним лишь карандашом, поразило меня.

Дженни очень похоже изобразила рок-группу на сцене – нашу группу. Гриффин и Мэтт играли на гитарах, Эван сиял от счастья, сидя за ударной установкой, а Келлан пел в микрофон. Дженни даже умудрилась уловить чертовски соблазнительную улыбку, игравшую на губах Келлана всякий раз, когда он выступал. Это было поразительно и заставило меня немного устыдиться.

Вздохнув, я показала на ее рисунок:

– Это изумительно, Дженни! Ты мастер!

Дженни расцвела улыбкой и посмотрела на свою работу:

– Спасибо. – Стирая ластиком какую-то неверную линию на гитаре Мэтта, она оглянулась на меня: – Я подумала, может, Пит захочет повесить это в баре, когда я закончу? – Дженни пожала плечами. – Ну, знаешь, в знак уважения к своим парням.

Она хихикнула, а я согласно кивнула.

– Хорошая идея. – Рассматривая безупречную тень под подбородком Келлана, подчеркивавшую мужественность его лица, я покачала головой. – Думаю, им всем понравится.

Дженни кивнула, продолжая работать, а я, подумав о бас-гитаристе, к фигуре которого перешел ее карандаш, негромко фыркнула:

– Тебе, пожалуй, следовало бы пририсовать Гриффину маяк-мигалку в одном интересном месте.

– Точно! – расхохоталась Дженни. Слегка сдвинув светлые брови, она чуть повернула голову ко мне. – Слушай, а что происходит между ним и твоей сестрой? Они вместе или нет?

Отворачиваясь к своим злосчастным фруктам, я пожала плечами:

– Понятия не имею. Вообще, они ведут себя так, словно не имеют ничего общего. Во всяком случае, они не привязаны только друг к другу. – Бросив взгляд на Дженни, я добавила: – Но они встречаются по крайней мере несколько раз в месяц.

Дженни кивнула, и ее светлые волосы, лежавшие на плечах, колыхнулись.

– Я знаю. Гриффин рассказывает об этих встречах. – Она повела плечом. – Я как-то спросила, что у них за отношения, и он сказал… – Прикусив губу, Дженни замолчала, не договорив.

Не слишком уверенная в том, хочу ли я знать, что именно говорил Гриффин о моей сестре, я все же спросила:

– Сказал что?

Дженни мягко вздохнула и огляделась по сторонам. Я восприняла это как дурной знак. Убедившись, что никто ее не услышит, она наклонилась ко мне:

– Он называет ее своим секс-дружком. – Дженни скривила губы и закатила глаза.

Мои щеки мгновенно вспыхнули, и я только и сумела, что негодующе фыркнуть. Видя выражение моего лица, Дженни покачала головой и вернулась к рисунку, чтобы закончить фигуру этого отвратительного типа.