— Хорошенько смочи рану. Если твои ногти такие же смертоносные, как взгляды, которыми ты в меня стреляешь, то я умру от заражения крови еще до захода солнца.

От воспоминания о том, что между ними произошло, она лишь сильнее сжала в руке ткань. Глубоко вздохнув, Кэтрин принялась за работу.

Ее неприязнь длилась недолго. Он был ранен. Пока она не смотрела на его лицо, ей удавалось забыть, кто он и чем занимается; она думала о нем только как о человеке, который нуждался в ее помощи, и она должна была оказать ее, как когда-то домашним слугам. Деде по собственному рецепту готовила целебный эликсир, которым часто пользовалась Кэтрин. Уловив носом пары коньяка, Кэтрин поняла, что эликсир Деде, должно быть, тоже настаивался на алкоголе с добавлением лекарственных трав. Для лучшего результата она придвинула бутылку коньяка ближе и обильно смочила рану.

Его кожа была упругой, и ей потребовалось немало усилий, чтобы проколоть ее. Она старалась действовать как можно быстрее, а он не издавал ни звука, но она чувствовала, как напрягалось его тело при каждом уколе. Она проворно орудовала иглой и, казалось, чувствовала боль, которую ему причиняла. Края раны медленно соединялись. Над верхней губой Кэтрин блестели капельки пота, и, когда все закончилось, она ощутила сильную слабость в коленях.

Бросив иглу в коробку для шитья, она присела на край кровати и только теперь взглянула на своего пациента. Он не проронил ни звука, хоть и находился в полном сознании. Улыбка озарила его глаза, несмотря на побледневшие губы, после чего он решительно вытянул руку, налил в стакан двойную порцию коньяка и подал ей.

Кэтрин сделала маленький глоток и вернула стакан. Наблюдая, как он махом его осушил, она затряслась от смеха.

— Моя пожилая няня, Деде, для восстановления сил порекомендовала бы красного вина.

— Вместе с говяжьим бульоном? — сказал он. — У меня когда-то тоже была няня.

— Была? Что с ней случилось?

Пытаясь сесть прямо, он ответил:

— Она умерла.

Спустя несколько секунд Кэтрин встала, чтобы взять отрез ткани и перевязать рану. Придерживая повязку, она размышляла, как теперь ее закрепить, и Наварро, заметив это, поднялся и услужливо поднял руки. Ей пришлось придвинуться ближе, чтобы обернуть полосу ткани вокруг его талии чуть ниже ребер, и она почти обнимала его каждый раз, когда перемещала рулон вокруг его спины. Чувствуя на своем залитом краской лице его озорной взгляд, она не решалась поднять глаза.

— Такая серьезная, — произнес он, и его теплое дыхание обдало ее волосы. — Ты замечала, что прикусываешь губу, когда сосредоточиваешься?

Она бросила на него взгляд, но ничего не ответила. Ее пальцы надавили на твердую кожу его спины, удерживая туго натянутую повязку и расправляя складки. Делая это, она обнаружила на его спине рубцы, длинные и твердые. Она наклонилась под его руку завязать узел на боку и ахнула: спина Рафаэля была сплошь покрыта множеством старых рубцов. Кожа снова стала почти гладкой, а солнце позолотило раны, но следы остались, как немое напоминание о перенесенной боли.

— Удовлетворена? — спросил он.

— Однажды я видела такие же у раба, но никогда…

— Никогда у белого человека? А впрочем, милая Кэтрин, думаю, ты видела мало белых мужчин без одежды, прости. Я поклялся остаться беспристрастным. Но, кажется, с тобой не могу. Эти шрамы — подарок моего отца. У него была любовь к кнутам. Ты наверняка слышала, что таким образом он убил мою мать? Неумышленно, конечно, но все же убил.

— Ты не обязан давать объяснения, — торопливо произнесла она.

— Поскольку ты думаешь, что мы больше никогда не встретимся, разве что как случайные знакомые? Не будь так уверена.

— Что ты имеешь в виду?

— У меня есть теория… — медленно сказал он. — Но если она ошибочна, то лучше ее не озвучивать.

Хоть она и заверила его, что он не обязан пускаться в объяснения, но испытала разочарование, оттого что он не стал возвращаться к этой теме. К тому же ее злило, что он отказался отвечать на ее вопрос.

— Прошу прощения, месье, но, боюсь, мы не сможем встретиться даже как друзья, — спокойно произнесла она.

— Я согласен. Это неинтересно. У меня были самые лучшие намерения, но, если в будущем ты не склонна даже узнавать меня, вероятно, пришло время использовать мой самый главный шанс.

В его голосе звучали веселые нотки, но она и не подумала взглянуть ему в глаза, когда он подошел к ней.

— Ты такая скромная, милая Кэтрин. Сама обходительность и забота. И абсолютно не осознаешь, что свет камина просвечивает тонкую ткань твоего платья, а изгибы твоего теплого тела то и дело касаются меня. Этакая невинная искусительница и соблазнительная невинность.

— Прошу тебя… — сказала она, делая шаг назад. — Ты же не станешь? Не сейчас!

— Это так много значит. Сейчас! Неужели я о многом прошу — на память?

— По крайней мере, раньше ты не знал…

— Нет, не знал, — перебил он ее, улыбаясь и тем самым придавая ее словам совершенно другое значение.

«Теперь я знаю, что чувствует жертва леопарда», — промелькнула шальная мысль, когда она медленно отступала. Кэтрин вдруг ясно осознала этот зачарованный страх и странную слабость, схожую с пугающим желанием быть пойманной. Обнаружив это, она развернулась и бросилась бежать. Но прежде чем она успела сделать второй шаг, острая боль пронзила ее ступню; она качнулась, потеряв равновесие, и упала.

Наварро успел подхватить ее, скривившись от боли и задержав дыхание.

— Твои швы! — воскликнула она. — Они разойдутся.

— Нет, если ты успокоишься, — ответил он с едва заметной улыбкой. Затем положил ее на кровать и опустился рядом.

Она отвернулась от него и, согнув колено, стала осматривать ступню.

— Я думаю, здесь что-то…

Она наступила на одну из запонок из черного янтаря, отлетевшую от рубашки Наварро, когда он ее снимал. Острый край, удерживающий камень, вонзился в ее ступню, но когда Наварро его вытащил, на ней, к огорчению Кэтрин, даже не выступила кровь. Он поднял запонку, внимательно осмотрел ее и небрежно швырнул на стол, после чего большим пальцем принялся растирать ступню Кэтрин, успокаивая боль.

Кэтрин хотела было поблагодарить его, но сочла, что признательность была не тем чувством, которое она должна испытывать к человеку с такими намерениями. Впрочем, она задавалась вопросом, были ли у него подобные намерения, поскольку он вдруг отстранился от нее, закинув одну руку за голову, а другую прижал к повязке на боку.

Долгое время она внимательно наблюдала за ним. Он не двигался, и она спросила:

— С тобой все в порядке?

— Не уверен, — прошептал он.

— Значит, рана снова кровоточит.

Он не ответил, только убрал руку.