— А мы могли бы увидеться еще, с очками или без?..

— Да.

Это совсем крошечное «да» прозвучало как коротенькое чириканье птенца, но во мне оно будит героический порыв к действию. В моей душе вспыхивает розовая радуга, сердце начинает тикать в такт позвякиванию бусин ее ожерелья, которые она перебирает тонкими пальчиками. Я чувствую себя самым счастливым человеком на свете.

— Неужели она приняла твой букет из покореженных очков? — спросил меня Мельес. — Значит, ты ей понравился! Я уверен, что ты ей понравился! Такие возвышенные подарки принимают только в случае, если к дарящему питают хотя бы симпатию! — с веселым смехом добавил он.

Пересказав моему другу во всех подробностях нашу встречу и слегка остыв от пережитого восторга, я прошу его подправить мои ходики, — ведь мне никогда еще не выпадало столько бурных переживаний. О, Мадлен, ты пришла бы в ярость… Усы Мельеса вздымаются от широкой улыбки; он начинает бережно ощупывать мои шестеренки.

— Больно где-нибудь?

— Нет… кажется, нет…

— Твои колесики слегка разогрелись, но работают вполне исправно, никаких сбоев. Ладно, теперь пошли отсюда. Начало положено, но нам первым делом нужно как следует отмыться и найти место для ночлега.

Побродив по «Экстраординариуму», мы отыскали павильон, оставшийся на ночь бесхозным, где, невзирая на убогую обстановку и терзавший нас голод, заснули как младенцы.

На рассвете я принял решение: во что бы то ни стало найти работу где-нибудь поблизости.

В «Экстраординариуме» все рабочие места заняты. Все, кроме одного — в аттракционе «Поезд призраков»: там не хватает «страшилы», чтобы пугать пассажиров во время движения. Проявив невиданную настойчивость, я добился аудиенции у хозяйки заведения — мне назначили прийти завтра вечером.

В ожидании лучших времен Мельес показывает у входа в парк несколько карточных фокусов с помощью своей старой крапленой колоды. Он пользуется большим успехом, особенно у женщин. «Красотки», как он их величает, теснятся вокруг игрального столика, восхищаясь каждым его жестом. А он им объявляет, что скоро создаст «роман в движущихся картинках», нечто вроде ожившего фотографического альбома. Да, уж кто-кто, а Мельес знает толк в обольщении «красоток».

Нынче утром я застал его за собиранием картонных коробок; потом он начал вырезать из них ракеты. Мне кажется, он все еще лелеет надежду вернуть свою невесту — уж больно часто он поговаривает о путешествии на Луну. Его «фабрика грез» снова потихоньку начинает работать.

В шесть вечера я подхожу к большому каменному павильону «Поезда призраков». Меня встречает его владелица, старая морщинистая особа, отзывающаяся на имя Бригитта Хейм.

У нее резкие, напряженные черты лица — так и чудится, будто она сжимает в зубах нож. На ногах грубые унылые сандалии, какие носят монашки, — идеальная обувка, чтобы топтать чужие мечты.

— Значит, хочешь работать в моем поезде, недомерок?

Пронзительный голос напоминает крики страуса, притом страуса в самом дурном расположении духа. При одном взгляде на эту старуху моментально становится тошно.

— Ну и чем же ты собираешься пугать народ?

Мне вспоминаются последние слова Джека-Потрошителя: «Ты быстро выучишься наводить страх, чтобы жить».

Я расстегиваю рубашку и, повернув ключик в скважине, включаю кукушку. Хозяйка рассматривает меня с той же брезгливой миной, что и парижский часовщик.

— Хм… этим миллионов не заработаешь! Ну да ладно, пока у меня никого другого нет, придется нанять тебя.

Я безропотно глотаю обиду, ведь работа нужна мне как воздух.

Затем эта ведьма пускается расхваливать свои владения.

— У меня договор с кладбищем, я у них забираю черепа и кости покойников, чьи родные больше не могут платить за могилы, — сообщает она, гордо демонстрируя мне свой аттракцион. — Шикарное украшение для «Поезда призраков», верно? Да и то сказать, не возьми я их, все равно пойдут на свалку, ух-ха-ха! — добавляет она, сопровождая свою речь зловещим истерическим смехом.

Черепа и искусственная паутина развешаны с таким расчетом, чтобы затемнять огоньки свечей. Однако вокруг ни пылинки, ни соринки. Я спрашиваю себя, в какой нечеловеческой пустоте должна обитать эта женщина, чтобы посвящать свою жизнь уборке в этих мрачных клетях.

Обернувшись к ней, я спрашиваю:

— А у вас дети есть?

— Еще чего! Конечно нет, зато есть собака, и мне с ней очень хорошо, с моей собакой.

Если я когда-нибудь доживу до старости и мне повезет иметь детей, а потом — почему бы и нет? — даже внуков, то мне, наверное, обязательно захочется построить для них дом, чтобы в нем было полно ребячьей беготни, визга и смеха. Ну а если не повезет, то дома, полные пустоты, — это уж, извините, без меня!..

— Трогать декорации запрещено. Если наступишь на череп и раздавишь его, придется платить штраф!

Платить — вот ее любимое слово.

Она желает знать причину моего приезда в Гранаду. Я вкратце рассказываю ей свою историю. Вернее, пытаюсь рассказать, но безуспешно, так как она прерывает меня на каждом слове.

— Не верю я в твои сказки ни про сердечную механику, ни про сердечные дела. Интересно, кто это забил тебе голову такой чепухой. Неужто ты надеешься творить чудеса этой своей тикалкой? И думать забудь, — сверзишься на грешную землю с такой высоты, что и костей не соберешь, даром что коротышка! Людям не нравятся те, кто слишком отличается от них самих. И даже если зрелище интересное, они посмотрят-посмотрят, да и уйдут, как пришли. Им ведь все едино — что раздавленный пешеход на улице, что двухголовая женщина в цирке. Я-то уж видела, сколько мужиков ей аплодировали, да только никто из них в нее не втюрился. Вот и с тобой будет та же история. Может, зрителей и развлекут твои сердечные раны, но никогда они тебя за них не полюбят. А ты, видно, и впрямь веришь, что такая хорошенькая девушка, какую ты мне описал, захочет спознаться с несчастным уродом, у которого вместо сердца деревяшка?! Да я первая сочла бы это мерзостью… Впрочем, если тебе удастся навести страх на моих посетителей, все будут довольны!

От этой жуткой Бригитты Хейм мурашки бегут по коже. Но ей неведомо, насколько прочен панцирь грез, который я наращивал с самого детства. Нет на свете черепахи выносливей меня! Когда я думаю о Мисс Акации, мне под силу достать луну с неба и проглотить ее, точно светящийся блин. Так что можешь запугивать меня сколько угодно своим замогильным оскалом, старая ведьма, тебе не украсть у меня ничего!

Двадцать два часа, первый вечер моей работы. Я вхожу в павильон. Половина мест в поезде уже занята. Через полчаса состоится мой дебют. Близится момент, когда я смогу испробовать себя в искусстве стращать людей. Мне слегка боязно: ведь я непременно должен удержаться на этой работе, чтобы иметь законное право быть рядом с маленькой певицей.