— Эй!

— Я здесь!..

Она стоит на площадке, покачиваясь, точно акробатка на манеже. Даже тень ее, упавшая на дверь, и та полна соблазна. Я бы и тенью удовольствовался, чтобы подучиться на ней целовать оригинал.

— Смотри-ка, я переоделась тобой, сама того не зная.

И верно: на ней свитер почти такого же цвета, как на мне.

— Ты уж извини, не успела найти подходящий наряд для свидания, а впрочем, ты, кажется, тоже!

Я с улыбкой киваю; по правде говоря, я уже исчерпал свои скромные одежные ресурсы, дальше некуда.

Не могу оторвать глаз от обольстительного изгиба ее губ. И чувствую, что она это заметила. Паузы в разговоре становятся все длинней, и тиканье моих часов начинает привлекать ее внимание.

— Ты пользуешься большим успехом в «Поезде призраков», все девушки выходили оттуда улыбаясь, — неожиданно говорит она, свернув шею пролетавшему тихому ангелу.

— Это не к добру, — я ведь должен наводить страх, чтобы жить… То есть я хотел сказать: чтобы закрепиться на этой работе.

— Какая разница, пугать или смешить, главное — пробуждать в людях эмоции, верно?

— Эта старая сова Бригитта заявила мне, что для репутации ее «Поезда» вредно, когда люди выходят оттуда веселыми. Думаю, если я и дальше намерен у нее работать, то должен научиться наводить ужас на посетителей.

— Наводить ужас… это такой же способ обольщать, как и всякий другой, а уж что касается обольщения, ты, по-моему, с этим прекрасно справляешься.

Мне не терпится сообщить ей, что вместо сердца у меня в груди протез, что я ровно ничего не смыслю в любви, что все случившееся кажется мне подлинным неповторимым чудом. Я, конечно, взял у моего иллюзиониста несколько уроков любовной магии, но исключительно с целью обольстить ее. Притом обольстить так, чтобы она не считала меня профессиональным обольстителем. Дозировку нужно рассчитать очень тонко. И я осторожно говорю:

— А неплохо нам было бы обнять друг друга.

Молчание. И снова гримаска недовольной куклы, опущенные веки.

— Потом можно и поболтать о том о сем, но для начала все же давай обнимемся.

Мисс Акация еле слышно роняет: «Хорошо». Нежное молчание окутывает нас. Она приближается, грациозно покачивая бедрами. Вблизи она еще красивей, чем ее тень, — и еще сильнее наводит на меня робость. Я молюсь богу — сам не знаю какому, — чтобы моя кукушка не вздумала в эту минуту подать голос.

Наши руки вполне успешно справляются со своей задачей по взаимной притирке. Однако мне мешают часы, я боюсь прижаться грудью к ее груди. Не хватало еще напугать ее деревяшкой, заменяющей мне сердце! Но как можно уберечь эту птаху от такого сюрприза, если остроконечные стрелки торчат прямо из вашего левого легкого?! И механическая паника снова завладевает мною.

Я пытаюсь держать левый бок подальше от нее, словно мое сердце сделано из стекла. Это усложняет наш танец, тем более что моя партнерша наверняка чемпионка мира по танго, никак не меньше. Тиканье у меня в груди учащается. Внезапно мне приходят на ум предостережения Мадлен. Что, если я сейчас умру, не успев даже поцеловать маленькую певицу?! Головокружительное ощущение прыжка в пустоту, радости взлета, страха разбиться…

Ее пальцы вкрадчиво обхватывают мой затылок, а мои с наслаждением блуждают по ее спине, где-то под лопатками. Я пытаюсь свести воедино мечту и реальность, но как быть, если я работаю без маски?! Наши губы сближаются. Время замедляет свой бег, вот оно почти остановилось. Поцелуй, едва завершившись, переходит в следующий… О, этот переход, самый сладкий из всех переходов на свете! Губы сливаются вновь бережно и страстно. Ее язык кажется мне воробышком, присевшим на мой язык, и его вкус странным образом напоминает вкус клубники.

Я смотрю, как она прячет свои огромные глаза под зонтиками век, и чувствую себя тяжеловесом, поднявшим горы, — в левой руке Гималаи, в правой — Анды. Атлас в сравнении со мной — ничтожный карлик; меня захлестывает безудержный, безбрежный восторг! Поезд отзывается голосами призраков на каждое наше движение. Перестук ее каблучков по полу заменяет нам музыку.

— А ну, тихо! — вопит вдруг пронзительный голос.

Вздрогнув, мы размыкаем объятия. Похоже, это проснулось чудовище озера Лох-Несс. Мы стоим, затаив дыхание.

— Это ты, недомерок? Что это ты затеял в такое время в моем поезде?

— Ищу вдохновения… чтобы пугать.

— Ну, так ищи его молча! И не смей трогать мои новенькие черепушки!

— Да-да, конечно.

Испуганная Мисс Акация еще теснее прижалась ко мне. Время как будто застыло, и мне не очень-то хочется, чтобы оно возобновило свой обычный ход. Настолько не хочется, что я даже забываю держать свое сердце на расстоянии. Она с удивленной гримаской прижимает ухо к моей груди:

— Что это у тебя там такое колючее?

Я не отвечаю, я обливаюсь холодным потом, как разоблаченный фальшивомонетчик. Как мне быть — лгать, выдумывать, изворачиваться? Но в ее вопросе столько искренности и простоты, что я не могу хитрить. И начинаю медленно, пуговица за пуговицей, расстегивать рубашку. Появляются часы, тиканье звучит все отчетливей. Я жду приговора. Она протягивает ко мне руку и шепчет:

— Что же это такое?

Сочувственные нотки в ее голосе вызывают желание стать инвалидом до конца дней, чтобы рядом находилась такая вот сиделка. Кукушка начинает отсчитывать часы. Она вздрагивает. Я бормочу, поворачивая ключик в скважине:

— Извини, пожалуйста. Это моя тайна, я хотел признаться тебе раньше, но боялся испугать… из-за такого пустяка…

Объясняю ей, что эти часы заменяют мне сердце с самого моего рождения. Но умалчиваю о том, что любовь, как, впрочем, и гнев мне решительно противопоказаны из-за органической несовместимости этих чувств с механикой. Она спрашивает, могут ли мои чувства измениться, если заменить одни часы другими или же речь идет о простом механическом устройстве. В ее голосе проскальзывает странное лукавство, словно все это ее крайне забавляет. Я отвечаю, что механизм сердца не может работать без подпитки эмоциями, но предпочитаю не развивать эту скользкую тему.

Она улыбается, как будто я посвятил ее в правила какой-то увлекательной игры. Ни испуганных криков, ни грубых насмешек. До сих пор мои сердечные ходики не шокировали только Артура, Анну с Луной да еще Мельеса. Для меня эта реакция: «У тебя в грудь вделана кукушка? Ну и что такого?» — самое убедительное свидетельство любви. Все просто, все удивительно просто!..

И все же не стоит обольщаться: может быть, часы выглядят не такими уж отвратительными только в ее близоруких глазах.

— Очень удобная штучка. Если когда-нибудь тебе, как всем мужчинам, наскучит наш роман, я попробую заменить твои часы еще до того, как ты заменишь меня другой женщиной.

— Мы впервые обнялись ровно тридцать семь минут назад, если верить моим сердечным часам, и, думаю, нам еще рано обсуждать такие вещи, у нас впереди полно времени.