Бернстайн сел рядом с ней:

— Роберт сообщил о закрытом просмотре?

— Да. Он мне сказал.

— Ты рассердилась на нас?

— Нет. — И это была правда. Трудно сердиться на человека, который так сразу, честно переходит к делу.

— Ты ведь не хочешь, чтобы он уехал?

— Это Роберт сказал?

— Нет. Он не говорил. Но я знаю тебя очень хорошо. И мне известно, как долго ты ждала, чтобы он был рядом с тобой. Но ведь это не надолго!

— Да. — Она посмотрела на свой стакан. — Он согласился поехать?

— Да. Но не раньше конца месяца.

— Понятно.

Маркус с теплотой в голосе произнес:

— Если бы ты захотела поехать вместе с ним…

— Нет. Я не хочу в Америку.

— Тебе не страшно оставаться одной?

— Нет. Нисколько. К тому же, вы сами сказали, что это ненадолго.

— Ты можешь переехать в Лондон и остановиться у нас с Элен. Будешь жить в комнате Дэвида.

— А где будет спать Дэвид?

— К сожалению, он в интернате. Это разрывает мое сердце, но теперь я англичанин, и мой сын был оторван от меня в возрасте восьми лет. Приезжай и живи, Эмма. В Лондоне есть что посмотреть. Галерея Тэйт обновлена и стала шедевром…

Совершенно непроизвольно Эмма улыбнулась.

— Над чем ты смеешься, чудовищное дитя?

— Над вашим бесстыдством. Вы одной рукой отбираете у меня отца, а другой заманиваете в галерею Тэйт. И, — добавила она, понизив голос, — никто не потрудился сообщить мне, что госпожа Кеннет Райан — Мисс Южная Вирджиния.

— Мы сами не знали, — признался Маркус. — Я никогда раньше ее не видел. Она прилетела в Англию совершенно случайно, забрела в галерею Бернстайна позавчера и заявила, что хочет видеть Бена Литтона. Только тогда я впервые положил на нее глаз.

— Она заслуживает того, чтобы положить на нее глаз.

— Да, — согласился Маркус. Он взглянул через стол на госпожу Райан своими грустными глазами умной собаки. Затем опустил взгляд на свой мартини и потрогал указательным пальцем ломтик лимона. — Да, — еще раз подтвердил австриец.

Довольно позднее появление такой компании в столовой вызвало оживление. Для них был заказан круглый столик у окна, и им пришлось пересечь весь зал. Госпожа Райан шла впереди, ощущая на себе восторженные взгляды со всех сторон и совершенно не реагируя на них. Она давно привыкла к этому. За ней шел Маркус, запущенный, но по-своему значительный и явно вызывающий интерес. Затем Роберт с Эммой и, наконец, Бен. Бен отстал от них, чтобы затушить сигарету, и изобразил явление звезды, остановившись на пороге побеседовать со старшим официантом; таким образом, когда он наконец вошел в залу, к нему было приковано внимание всех посетителей.

«Бен Литтон…», «Вон тот — Бен Литтон…» — несся шепот, когда он проходил мимо столиков, величественный в своей синей французской блузе, красно-белом платке, повязанном узлом на шее; его седые, по-молодому густые волосы челкой спадали поперек лба.

«Бен Литтон… помните, художник».

Похоже, равнодушных не было. Все знали, что Бен Литтон имеет мастерскую в Порт-Керрисе, но, чтобы увидеть его, надо было спуститься в нижний город, разыскать паб рыбаков под названием «Слайдинг Тэкл» и сидеть там в полумраке, растягивая стакан теплого пива как можно дольше в ожидании прихода известного художника. Однако сегодня Бен Литтон покинул свое убежище и явился сюда, в гостиницу «Кастл», собираясь отведать воскресный обед, как простые смертные. Гора пришла к Магомету. Стареющая дама откровенно уставилась на него в лорнет, а приезжий техасец вслух ругался, что забыл в номере фотоаппарат со вспышкой.

Эмма перехватила взгляд Роберта Морроу и с трудом подавила желание фыркнуть от смеха.

Бен наконец добрался до стола, уселся на почетное место справа от госпожи Райан, взял в руки меню и, подняв палец, потребовал вызвать официанта. Постепенно волнение в столовой улеглось, однако было ясно, что в продолжение обеда они останутся объектом пристального внимания.

Эмма обратилась к Роберту:

— Я не одобряю поведения отца: так явно выставлять себя напоказ… Но он всегда так ведет себя на людях.

— Вот и хорошо. По крайней мере, это развеселило тебя: ты больше не выглядишь скованной и нервной.

— Мог бы предупредить, что госпожа Райан молода и красива.

— То, что она красива, — бесспорно. Но сомневаюсь, что так молода, как кажется. Скорее, хорошо сохранилась.

— Не по-мужски так говорить о дамах.

— Извини. Я подразумевал только хорошее.

— Все равно, надо было меня предупредить.

— Ты не спрашивала.

— «Не спрашивала»… Однако высказалась по поводу старых жирных американок. И даже тогда ты меня не поправил.

— Очевидно, я и представить не мог, что для тебя это имеет какое-то значение.

— Красивая женщина рядом с Беном Литтоном — для тебя это неважно?! Да ведь это жизненно важно! С другой стороны, тебе и Маркусу не придется долго уговаривать Бена поехать в Америку. Одно движение этих ресниц — и он уже на середине Атлантики.

— Не думаю, что ты вполне права. Если он чего-то не захочет, то самые длинные ресницы в мире не заставят его сделать это.

— Не заставят, но он не способен устоять перед вызовом. — Голос Эммы звучал холодно.

Роберт позвал:

— Эмма!

Она обернулась:

— Что?

— Ты обиделась… — Он показал указательным и большим пальцами: —…Совсем чуть-чуть?

— Да… — Девушка решила сменить тему разговора: — Когда вы возвращаетесь в Лондон?

— Сегодня. — Он взглянул на наручные часы: — Уже опаздываем, как всегда. Отправимся, как только сумеем убедить Маленькую-Мисс-Миллионы.

Однако госпожа Райан не торопилась. Обед продолжался, подали четыре перемены блюд, вино с бренди и кофе; столовая уже опустела, а гостья из США все не хотела вставать из-за стола. Наконец, воспользовавшись паузой в беседе, Роберт прочистил горло и сказал:

— Маркус, прошу прощения за вмешательство, но вынужден сообщить, что нам пора выезжать, так как предстоит проехать целых триста миль.

Госпожа Райан изобразила искреннее удивление:

— А который час?

— Около четырех.

Она рассмеялась:

— Уже! Как в Испании. Я однажды была на обеде в Испании, и мы не вставали из-за стола до половины восьмого вечера. Почему так быстро летит время, когда тебе хорошо?!

— Процесс и результат, — вставил Бен.

Через стол она улыбнулась Роберту:

— Вы не собираетесь уезжать прямо сейчас, не так ли?