Открытка без подписи. Но кто ее написал? В открытке сказано о нем, но не о ней. Значит, она умерла?

– Мередит, – прошептала женщина, и слезы хлынули ручьем, сверкая под летним солнцем, будто стекляшки.

Марта огляделась вокруг; сердце испуганно заколотилось, словно у бьющейся в клетке птицы. Можно подумать, кто-то мог спрятаться в этой пустыне, чтобы за ней шпионить.

Долгое время она стояла неподвижно с открыткой в руках и с мокрыми щеками. Пот градом лился по спине под палящим солнцем, окутанным туманной дымкой. Но почему? Почему теперь, когда прошло столько лет? Она так долго ждала весточки, каждое утро открывала почтовый ящик, ощущая крохотный проблеск надежды, за которым неизменно следовала такая же вспышка разочарования… Сотни и тысячи утренних проблесков надежды и столько же утраченных иллюзий…

И теперь, когда она давно перестала ждать и поставила в этом деле точку, втайне надеясь… И вот теперь – эта открытка.

Марта подавила рыдание, вытерев лицо ладонями. Разорвала открытку на мельчайшие кусочки и яростно развеяла их в обжигающем воздухе, от которого дрожали сухие деревья. Затем закрыла почтовый ящик. Не оборачиваясь, села в «Додж» – его хромированные части сверкали, – включила зажигание и тронулась с места в облаке пыли. На заднем стекле наклейки взывали: «Свободу Тибету!» и «Мир и терпимость!». Выехав на дорогу, прибавила скорости, уставившись прямо перед собой сквозь ветровое стекло – грязное и усеянное мертвыми насекомыми.

Сегодня днем Марта поплавает в бассейне «Максимус-фитнес» в Топике, а затем до изнеможения будет заниматься на тренажерах. Позже, когда воздух станет чуть пригоднее для дыхания, она устроится на веранде с бутылкой охлажденного белого вина и хорошей книгой и в золотом умиротворении летнего вечера вместе со своими кошками будет наблюдать, как садится солнце.

А чего еще нужно в этой жизни? Всего лишь немного спокойствия и тишины…

– Как ты себя чувствуешь, Генри?

Тяжелые черты лица, окаймленного бородой, будто ожерельем, и густые черные брови. Шеф Бернд Крюгер напоминал шекспировского героя в костюме шерифа. Скажу я вам, чистейшей воды анахронизм.

– Кофе? – предложил он голосом стентора[26].

– Нет, спасибо, я же сказал.

– Кока-кола? Кола-зеро? Спрайт?

– Нет. Спасибо.

– Ты голоден? В торговом автомате есть пончики, жаренные на арахисовом масле. У нас еще осталось несколько датских булочек с сыром.

– Нет, спасибо, шеф… Все нормально…

– Ладно. Тогда косяк?

Я поднял голову:

– Чего?

– Ты разве совсем не куришь, Генри?

Я покраснел. Задумался. На полсекунды дольше положенного.

– Знаешь, можно сделать анализ…

– Такое случалось, – наконец ответил я, шокированный подобным коварством. – Изредка. Но какое это имеет отношение к…

И вот тут, подняв глаза, я обнаружил, что это не кино и не видеоигра. У Крюгера не было физиономии агента Смита из «Матрицы» или Стива Хайна из «Большой кражи машин»[27]. Вид у него был… нормальный. Внимательный, сочувствующий. И от этого еще более жуткий.

– Генри, я не собираюсь на этом настаивать, но твое поведение на пляже… Ты нарушил полицейское заграждение, закатил истерику! Ты напал на представителей правоохранительных органов, ты испортил… а может, и уничтожил улики!

Я ничего не ответил. Мне хотелось оказаться далеко отсюда. Прямо во вчерашнем дне. Я бы проводил домой целую и невредимую Наоми, и ничего этого не произошло бы.

– Генри, – позвал шериф, выдергивая меня из задумчивости. – Генри, ты меня слушаешь?

– Э… вообще-то я не напал на представителей правоохранительных органов… – пробормотал я. – И я не был под кайфом, если вам это интересно… Шериф, скажите, что… что произошло с Наоми?

Эти последние слова были почти вырваны из моих голосовых связок.

Побледнев, Бернд Крюгер откинулся на спинку кресла.

– Понимаю… – мягко проговорил он.

И повернулся к Нику Сколнику, брату Чарли, стоявшему у двери. Ник выглядел таким молодым в форме заместителя, что напоминал школьника, переодетого для спектакля.

– Генри – приятель моего братишки, – заметил Ник. – Он хороший парень. Верно, Генри?

Мне совсем не понравились его слова и покровительственный тон. Он словно обращался к умственно отсталому. Его взгляд также вызвал во мне внутренний протест. Мгновение я держался, но затем что-то во мне лопнуло, и я скорчился на стуле, зажав руки между бедрами. В грязных джинсах, изгвазданных травой и разодранных на коленках, и в футболке со следами рвоты.

Я дрожал, но не думаю, что от температуры или из-за того, что одежда на мне была влажной. Я с трудом сдерживал слезы, которые угрожали хлынуть из-под моих распухших век.

– У нас найдется чистая рубашка? – спросил Крюгер. – Ник, глянь там. И позови Криса.

Крис Платт был одним из здешних следователей. В службе шерифа их всего два, а еще два сержанта, пятеро заместителей, двое рядовых сотрудников и один офицер, занимающийся задержанными. И это на какие-то несколько дюжин островов, большинство из которых – обычные необитаемые булыжники. Еще в дополнение к этому полицейские располагали парком автомобилей и тремя моторными катерами. Откуда я все это знаю? Потому что когда-то посетил все эти здания вместе с экскурсией от школы.

Ник неохотно вышел из кабинета, всем своим видом демонстрируя возмущение и недовольство, но у меня не было ни малейшего желания брать это в голову. Не сегодня. Возможно, как и его родители, Ник без особого восторга относится к тому факту, что лучший друг его брата – мальчик, воспитанный двумя женщинами нетрадиционной ориентации.

Вошел Крис Платт.

Низкорослый, круглолицый, в больших очках и со светлой лохматой шевелюрой, он удивительно напоминал покойного актера Филиппа Сеймура Хоффмана. В одной руке Крис держал тетрадь на спирали, а в другой – исходящий паром стаканчик. Он сел за стол рядом с шефом Крюгером, открыл свою тетрадку, отпил глоток кофе, вынул ручку из кармана куртки.

– Тебе шестнадцать, Уокер, так ведь?

– Да.

– Ты живешь на Элкстоун-роуд, тысяча шестьсот?

– Да…

– Ты живешь с…

– Шеф… послушайте, – в отчаянии я поднял глаза на Крюгера. – В какую игру мы играем? Вы же все это знаете…