– Вы думаете, мост может провалиться под автобусом?

– Что я думаю – мое дело. А что Траск был жулик – знаю. Оставил после себя состояние – тридцать шесть тысяч пятьсот долларов. И сынки-студенты сейчас их тратят,

Хуан вышел из-за стойки к настенному телефону.

– Алло, – сказал он. – Дайте мне станцию обслуживания Брида на Сан-Хуанской дороге. Номера не знаю.

Он подождал немного, потом сказал: – Алло. Это Чикой с Угла. Как река? У-у, да? Ну, а мост цел? Ага. Хорошо, ладно, до скорого. – Хуан повесил трубку. – Вода порядком поднялась, – объявил он. – Мост, говорят, цел.

– Когда над каньоном ливень, река может подняться на метр за три часа. Когда вы туда доберетесь, моста уже может не быть.

Хуан с легким раздражением обернулся к нему.

– Чего вы от меня хотите? Чтобы я не ехал?

– Это дело ваше. А я хочу отдать билет и вернуться в Сан-Исидро. Дурака валять и в ваших глупостях участвовать не буду. Один раз у меня было такое предчувствие, я не прислушался – и сломал обе ноги. Нет, дорогой мой, когда вы вчера сломались, у меня тоже появилось предчувствие.

– Считайте, что вернули билет, – сказал Хуан.

– О том и речь, любезный. Вы тут недавно. Вы не знаете того, что я знаю про Траска. Жалованье полторы тысячи в год, а наследства оставляет – тридцать шесть с половиной и земли шестьдесят пять гектаров. Видали?

Хуан сказал:

– Хорошо, будет вам место на «борзом».

– Я ведь вам не про Траска историю рассказываю. А говорю, как дело было. Сами соображайте, что к чему. Тридцать шесть тысяч пятьсот долларов.

Эрнест Хортон спросил:

– А если его снесет?

– Тогда мы по нему не переедем, – сказал Хуан.

– И что будем делать? Повернем назад?

– Конечно, – сказал Хуан. – Или назад, или перепрыгнем.

Сутулый старик торжествующе улыбнулся слушателям.

– Видите? – сказал он. – Вы сюда вернетесь, а автобуса на Сан-Исидро уже не будет. Сколько вы здесь просидите? Месяц? Подождете, пока новый мост построят? А вы знаете, кто теперь начальник дорожного управления? Студент. Прямо со студенческой скамьи. Книжки, книжки, а опыта никакого. Ну да, начертить мост он может, а построить? Это мы увидим.

Хуан вдруг рассмеялся.

– Замечательно, – сказал он. – Старый мост еще не снесло, а вам уже новый не нравится, который не построили.

Старик нагнул больную шею набок:

– Дерзим? – спросил он.

В черных глазах Хуана зажегся тусклый красный огонек.

– Да, – сказал он. – Я посажу вас на «борзой», не беспокойтесь. Не хотел бы я вас везти.

– А выкинуть меня не можете, вы – общественный транспорт.

– Ладно, – устало сказал Хуан. – Сам иногда удивляюсь, зачем я держу автобус. Может быть, скоро с ним развяжусь. Одна морока. Предчувствия у вас! Чушь!

Бернис внимательно прислушивалась к этому разговору.

– Я в них тоже не верю, – сказала она, – но говорят, в Мексике в это время года сухо. Как осенью. А дожди там летом.

– Мама, – сказала Милдред, – мистер Чикой знает Мексику. Он там родился.

– О, в самом деле? Сейчас там сухо, правда?

– Кое-где, – сказал Хуан. – Там, куда вы собираетесь, – наверное. Есть места, где сухо не бывает.

Мистер Причард откашлялся.

– Мы едем в Мехико и Пуэблу, а потом в Куэрнаваку и Тахко, может быть, съездим в Акапулько и на вулкан, если все будет хорошо.

– Все будет хорошо, – сказал Хуан.

– Вы знаете эти места? – осведомился мистер Причард.

– Конечно.

– Как там гостиницы? – спросил мистер Причард. – Знаете, эти туристские агентства: все у них прекрасно. А как на самом деле?

– Прекрасные, – сказал Хуан, уже улыбаясь. – Роскошные. Каждое утро – завтрак в постель.

– Извините, если я причинил вам утром неудобства, – сказал мистер Причард.

– Да чего там. – Хуан оперся руками на стойку и заговорил доверительно. – Иногда просто надоедает. Катаешь на этом проклятом автобусе взад и вперед, взад и вперед. Иногда кажется, плюнул бы и уехал в холмы. Я читал про капитана парома в Нью-Йорке – как-то раз он взял курс в открытое море, и с тех пор о нем не слышали. Может быть, утонул, а может, причалил к какому-нибудь острову. Я его понимаю.

На шоссе перед закусочной притормозил громадный красный грузовик с прицепом. Водитель выглянул. Хуан помахал ладонью из стороны в сторону. Грузовик перешел на вторую скорость, прибавил газу и скрылся.

– Я думал, он заедет, – сказал мистер Причард.

– Он любит пирог с малиной, – сказал Хуан. – Когда у нас есть, он всегда останавливается. Я ему показал, что нет.

Милдред смотрела на Хуана не отрываясь. Чем-то трогал ее этот смуглый человек со странными теплыми глазами. Ее тянуло к нему. Ей хотелось привлечь его внимание – особое внимание. Она расправила плечи, так что грудь приподнялась.

– Почему вы уехали из Мексики? – спросила она и сняла очки, чтобы он увидел ее без очков, когда будет отвечать. Она облокотилась на стол, поднесла указательный палец к наружному углу глаза и оттянула его к виску. Так глаз видел лучше. Она могла яснее разглядеть лицо. Кроме того, это придавало глазу томную миндалевидность, а глаза у нее были красивые.

– Не знаю, почему я уехал, – сказал ей Хуан. Его теплый взгляд будто окутывал ее и гладил. Внутри у нее все сладко опустилось. «Да что я, с ума сошла? – подумала она. – Надо прекратить». Живая и чувственная картина мелькнула у нее в голове.

Хуан сказал:

– Людям там, если они небогатые, приходится слишком тяжело работать за маленькие деньги. Это, наверно, главное, почему я уехал.

– Вы очень хорошо говорите по-английски, – сказала Бернис Причард так, как будто это было комплиментом.

– А что тут такого? Мать была ирландкой. Учился сразу обоим языкам.

– Так вы мексиканский гражданин? – спросил мистер Причард.

– Наверно, – сказал Хуан. – Я этим как-то не интересовался.

– Вам не мешало бы подать прошение о гражданстве, – сказал мистер Причард.

– Зачем?

– Не помешало бы.

– Правительству это все равно, – ответил Хуан. – Налоги плачу, призвать меня могут.

– Тем не менее, вам бы это не помешало, – сказал мистер Причард.

Взгляд Хуана играл с Милдред, трогал ее грудь, скользил по бедрам. Он увидел, как она вздохнула и слегка выгнула спину, и где-то на дне его души шевельнулась ненависть. Не сильная, потому что ее в нем было мало, но индейская кровь – была, и в сумраке прошлого гнездилась ненависть к светлым глазам, блондинам. Ненависть, страх перед белой кожей. Светлоглазые веками забирали лучшие земли, лучших лошадей, лучших женщин. Хуан ощутил в себе волнение, как слабую еще зарницу; его приятно согревала мысль, что если бы он захотел, он мог бы взять и скрутить эту девушку, надругаться над ней. Он мог бы нарушить ее покой, соблазнить и духовно и физически, а потом прогнать. В нем зашевелилась жестокость, и он не мешал ей расти. Голос его стал мягче и глубже. Он говорил прямо в ее фиалковые глаза.