— Иди и скажи это Казакову, — отвечал Кузнецов, усиленно разыскивая что-то под пеной обеими руками. — Это он, гнида, подбил — пошли купим «пивчинского», ничего по дороге не случится. И бабки в нос сует, которые он вчера у пидора ущемил. Во-о-от кто виноват! — взвыл Кузнецов, конвульсивно дергая ручонками.

Судя по блаженной улыбке, появившейся на лице Бессоновой, беспорядочные движения кузнецовских конечностей были не столь уж никчемными.

— Казаков там пьяный валяется, в «Play station» играет. Да так играет, что никак не въедет, за кого, собственно, ему играть.

— Да он почти все пиво сам выжрал, — горестно сообщил Кузнецов.

— Вам тут тоже неплохо, я смотрю, так что попрошу не обижать бедного Казакова.

— Пойди да утешь! — гнусно ухмыляясь, пробулькал в пену Кузнецов.

— Обещаю подумать над этим вопросом, — не осталась я в долгу. — В общем, так: из квартиры не выходить, на звонки отвечать, только если я позвоню…

— А как мы узнаем?

— Берите трубку после двадцатого звонка телефона, больше никто столько ждать не будет. Кажется, все.

— А ты что-нибудь раскопала?

— Пока нет, — уклончиво ответила я.

— А можно, я буду твоим доктором Ватсоном? — снова влез Кузнецов.

— А Казаков — собакой Баскервилей, — дополнила я. — Нет уж, никакой самодеятельности. Мне что, по сто раз повторять?..

— Когда придешь?

— Завтра утром, если не изменятся планы.

— А-а-а… — буркнул Кузнецов, вцепившись зубами в бессоновское плечо. — Ну-ну.

Я закрыла дверь ванной.

* * *

На моей основной квартире меня ждал сюрприз. Когда я включила автоответчик, знакомый голос Анкутдинова проговорил:

— Очень жаль, что тебя нет дома, Танечка, но думаю, ты не откажешь мне в простой просьбе. Завтра в ресторане «Лира» состоится банкет, организованный моей фирмой. Я хотел бы тебя там видеть. Так что приезжай в «Лиру» завтра часиков этак в пять. Назовешь себя, тебя немедленно пропустят, я распоряжусь. Нам есть о чем потолковать, верно? Буду ждать. До встречи.

— Вот так да! — пробормотала я. — Вот сукин сын! А приятно. Ну ладно, Тимур Ильич, я подумаю над вашим предложением.

А чего тут думать, щелкнуло в голове. Анкутдинов всегда был роскошным мужчиной, не чета этим соплякам, пьяно дурачащимся у меня в бабушкиной квартире.

«Кто тут охотник, кто добыча? — все дьявольски наоборот», — фальшиво прогундосила я, отмечая в своем голосе сильное влияние вокальной школы Казакова.

— Ну конечно, — вдруг вспомнила я, — это же «Жестокий романс»! И как я могла забыть?..

Слова Романовского не выходили у меня из головы. Лаборатория, лаборатория…

Весь день я провалялась на диване с телефонной трубкой в обнимку. Звонила Вишневскому-старшему, рассказала о последних событиях, заявила, что дело очень сложное и запутанное, но кое-какие просветы имеются. Звонила Кирсанову, он сообщил мне данные, имеющиеся в обноновской картотеке. Оказывается, у Романовского была условная судимость за хранение наркотиков, кроме того, он проходил ежегодный двухнедельный профилактический осмотр в областной психиатрической клинике, так как страдал маниакально-депрессивным психозом с сильнейшим суицидальным синдромом. Еще хуже у Светлова — «уголовки» за наркоту нет, но целый букет нервных патологий, прогрессирующая неврастения и еще куча всяких параной, шизопсихопатий и фобий.

На Вишневского, Дементьева, Бессонову не было ничего. Зато у Казакова с Кузнецовым выявилась масса мелких правонарушений типа «непотребно вел себя в общественном месте и своим видом оскорблял человеческое достоинство и общественную нравственность» или «отправлял естественные нужды в не предназначенном для этого месте, употребляя при этом ненормативную лексику». Все это, естественно, с бесчисленными приводами в отделение и столь же неисчислимыми содержаниями в медвытрезвителе.

Ну кто бы сомневался насчет Кузнецова и Казакова! А вот Романовский…

Все мои сведения базировались, как оказалось, на показаниях совершенно ненормальных психически людей, к тому же безнадежных наркоманов. Ничего, что у них коэффициент интеллекта зашкаливает за все горизонты мыслимого и немыслимого, это не суть важно. Можно быть даже гением и при этом совершенно невменяемым психически, то есть человеком, все слова которого окажутся его же искренним и правдоподобным вымыслом, игрой больного воображения.

Но это так легко проверить!

Я наскоро оделась, села в машину и поехала туда, где, по словам постоянного пациента психбольницы Сергея Романовского, находилась секретная лаборатория по синтезу перцептина.

* * *

— Эка тебя разморило! — обессиленно прокудахтал Кузнецов, затравленно прижимаясь к стенке.

— Молчи вооще, алкаш чертов! — с досадой ответила Бессонова. — Нечего было трепаться не по делу! А то прямо герой-любовник — «люблю, трамвай куплю!». А как до дела доходит, так один разик еле сдюжил и к стенке отвалился!

— У кого отвалился?.. — заорал Казаков, по синусоиде входя в комнату и падая на ковер с очередной бутылкой пива. — Я еще семь «Балтик» купил!

— Лучше б ты этому конского возбудителя купил, — проворчала Бессонова, целомудренно натягивая простынку до середины живота.

— А-а-а! — злорадно проверещал Казаков. — Че, Костелло, уж без перцептина не стоит?

— Да пошел ты, — мрачно буркнул Кузнецов, — хочешь, сам попробуй.

— Я вам че, шлюха, что ли, со всеми подряд трахаться! — возмутилась Лена, добродетельно продвигая простыню еще на три сантиметра вверх.

— А то нет…

— Да пошел ты!.. — на несчастного Кузнецова обрушился поток нецензурных ругательств, которых никак нельзя было ожидать от этой стройной миловидной девушки с большими невинными глазами Золушки, поставленной злой мачехой у кухонной плиты.

Казаков неистово хохотал, дрыгая в воздухе ногами и расплескивая по ковру пиво. Наконец не выдержал и Кузнецов и тоже рассмеялся.

— Молодец, Бессонова! — отсмеявшись, наконец, сказал Казаков. — Здорово ты этого кретина… На тебе за это приз! — Он протянул ей бутылку пива, выуженную из позвякивающей сумки.

— Как мне тут надоело! — процедил Кузнецов тоскливо. — Лежи тут, как последний лох, и жди, когда эта мымра придет и скажет какой-нибудь очередной инструктаж типа «не пить, не курить».

— Да не, она ниче, — не согласился Казаков. — Может, если бы не она, нас пристрелили бы.

— Если бы ты вчера был потрезвее, точно бы тебя грохнули, а не того несчастного гомика, — сказала Бессонова. — Ты что-нибудь вообще помнишь?

— Да так… — уклонился от ответа Казаков. — Стреляли… Но я не помню.