Он что-то чуял. Но что — он пока не понимал.

Видите ли, когда вы только-только превратились в кошку, у вас появляется множество кошачьих чувств, но проблема в том, что вы не умеете ими пользоваться и правильно их понимать. Это все равно что слышать незнакомый язык. Слова вы слышите, но перевести их не можете. Барни видел только, что когти у него вытянулись и отчаянно вцепились в миссис Лаванду.

Дверная ручка повернулась.

Появилась она. Заинтересованно осмотрела Барни — даже как будто бы с некоторой надеждой.

— Это что такое?

— Это кот, — сказала миссис Лаванда. — Я очень извиняюсь, что потревожила вас. Просто я не знаю, что с ним делать. Он забежал в мой класс.

— В ваш класс?! Что ж, я всегда вам говорила, миссис Лаванда, что ваши ученики ведут себя как животные, но это в некотором роде следующий шаг, не так ли?

Миссис Лаванда не была уверена, шутит ли мисс Хлыстер. Но на всякий случай издала сдавленный смешок, похожий на писк мыши, спрятавшейся под ковриком.

— Я подумала, что лучше будет принести его вам, — сказала она, — и, может быть, возможно, вы могли бы, если вам не трудно, позвонить в какую-нибудь организацию по защите прав животных, или в кошачий приют, или куда-нибудь еще.

Мисс Хлыстер втянула воздух через нос — она всегда делала это перед тем, как разозлиться. Но она не разозлилась. Она была слишком умна.

— Совершенно правильно. Вы правы, миссис Лаванда. Вы не могли бы быть более правой, даже если бы я разрезала вас пополам и выкинула всю левую часть вашего тела. Я обязательно позвоню в соответствующую организацию.

— Хорошо.

Повисло очень долгое молчание. Такое долгое, что Барни успел помолиться, а мисс Хлыстер — рявкнуть на восьмиклассника, опаздывающего на урок и с любопытством сунувшего нос в дверь.

— Хватит пялиться, глупый увалень, глаза вылезут, — бросила она мальчику, испуганно отпрянувшему от двери.

— Мне кажется, это немного несправедливо, — сказала миссис Лаванда, которой стало жалко бедного мальчишку.

— Именно. На то и рассчитано.

— Но…

— Миссис Лаванда, эти дети — да и все дети вообще — жалкие презренные твари. Это вредные сорняки. Если мы будем поощрять их и удобрять — ну что ж, мы получим прелестный сад! Срезать, выпалывать, выкорчевывать — вот что нужно делать!

После этого мисс Хлыстер очень невежливо схватила костлявыми руками Барни за шкирку и оторвала от свитера миссис Лаванды, пахнущего теплыми лесными травами.

Неприятно улыбнувшись, она сказала:

— Не волнуйтесь, я сама обо всем позабочусь. Можете идти.

И миссис Лаванда повернулась и пошла прочь. Барни до последнего прислушивался к звуку ее шагов, пока они не исчезли за поворотом.

Мисс Хлыстер поставила Барни на стул. Это был тот же стул, на котором он сидел вчера, думая о том, что хуже быть уже не может. Как же он ошибался! Похожая на скелет мисс Хлыстер прошла к двери и заперла ее. Зачем это, интересно?

Повернувшись, она окинула его странным взглядом. Сочувствия в ее взгляде не было — впрочем, и злости тоже.

— Кто ты? — прошептала она.

Конечно, люди постоянно задают животным вопросы. Например, если собака подняла ногу, собираясь пописать на ковер, мы спрашиваем: «Так, это еще что такое?» Или если золотая рыбка плавает на поверхности воды брюхом кверху, мы осведомляемся: «Ты что, умерла?» Но все-таки обычно, когда человек спрашивает что-то у животного, он не ожидает ответа — как не ожидала этого Рисса сегодня утром.

Но Барни всерьез казалось, что мисс Хлыстер ждет от него именно ответа.

Она подошла ближе и наклонилась к лицу Барни.

— Не сиди как истукан. Скажи мне! Я хочу точно знать.

«Она сумасшедшая», — подумал Барни. В нос ему ударил рыбный запах ее дыхания.

— Ну, — начал он, уверенный, что она все равно его не поймет. — На самом деле я не кот. Я — Барни Ив. И кстати говоря, вы самая жуткая директриса на свете.

Он ожидал увидеть бессмысленный взгляд.

Ведь он говорил на кошачьем языке, а не на человеческом.

Но она смотрела отнюдь не бессмысленно. Она улыбалась — и без всякой неприязни! Улыбка скоро превратилась в смех, а смех становился все громче, пока не заполнил всю комнату. Жуткий смех! Так могла бы хохотать ведьма, произнося страшное заклинание над котлом. Но мисс Хлыстер ведьмой не была. Она была кем-то другим — и не менее опасным.

Теперь она зажала рот ладонью, пытаясь сдержать смех — но безуспешно. Еще немного — и она уже валялась на полу, извиваясь от неудержимого хохота.

— Он сделал это! — твердила она к великому смущению Барни. — Он правда это сделал!

Прошло не меньше минуты, прежде чем она встала на ноги.

— Ах, до чего же это смешно! И как же это приятно… Барни Ив! Ты — Барни Ив!

Барни помедлил, раздумывая, стоит ли ему вообще открывать рот. Но не успел он решить это, как слова сами слетели с его губ:

— Да, я — Барни Ив. Но как вы понимаете, что я говорю?

Мисс Хлыстер поняла его мяуканье — (и, да, все его слова уместились во всего одно «мяу») — но решила ему не отвечать. Не сейчас.

— Когда? — спросила она, едва сдерживая смех.

— Что «когда»?

— Ты, как всегда, медленно соображаешь, а, Барни Ив? Хорошо, я буду говорить медленно. — Она прикрыла глаза и, четко артикулируя, произнесла по слогам: — Ког-да. Ты. Стал. Ко-том?

— Сегодня утром, — сказал он. — Вчера я почувствовал себя как-то странно, а сегодня проснулся уже… таким.

(Три «мяу», длинных и проникновенных.)

— Сегодня утром… сегодня утром… — задумчиво протянула мисс Хлыстер, постукивая пальцами по подбородку, словно это было немое пианино.

Затем последовал другой вопрос:

— И что, где же ты теперь?

Барни растерялся:

— Я здесь.

— Нет, идиот, другой ты. Лучший ты. Кот в твоем теле.

— Я не знаю. Он дошел до автобусной остановки с Риссой и потом убежал.

— Отлично. — Мисс Хлыстер удовлетворенно кивнула. — Отлично, отлично. Ему нужно будет немного времени, чтобы все уладить. Потом он придет сюда. Очень хорошо… Но не для тебя, конечно же. Для тебя все это очень, очень скверно. Потому что это твой билет.