Вновь и вновь я успокаиваю свои подозрения тем, что для дурноты и рвоты могут быть и другие причины — например, акклиматизация после путешествия, волнение, отравление, алкоголизм, рак…

Почему-то я делаю выбор в пользу рака желудка, но все равно искоса поглядываю на живот Биргит, как только завижу ее издали. Никакой округлости, к счастью, незаметно, она стройна как никогда, чего я ей тоже не могу простить. Давеча я смотрела из окна своего класса, как она стремительно несется через школьный двор, потому что было уже восемь часов пять минут. Разве может женщина бежать так спортивно, если она беременна? Или само опоздание причиной тому, что завтрак выблевываешь и после этого еще долго не можешь прийти в себя? Мне трудно об этом судить, у меня нет собственного опыта, и уши у меня сами по себе закупориваются, когда женщины с большими животами начинают болтать о странных прихотях, шевелении плода или о своем неустойчивом самочувствии.

Временами мне удается вытеснить эти опасения, но далеко не всегда.

Даже Мануэль заметил, что со мной что-то не так.

— Что-то вид у вас какой-то изнуренный, госпожа Рейнольд, — сказал он с сочувствием, когда мы случайно встретились, возвращаясь домой на велосипедах. — Все остальные могли на каникулах отдохнуть, а вы занимались переездом!

Я была тронута, что он вникает в душевное состояние своей учительницы словесности, и попыталась его успокоить:

— Ты ошибаешься. Переезд хоть и требует усилий, зато сколько удовольствия получаешь от того, что хорошо устроился! Наверное, я просто немного простудилась, ведь это не удивительно при таких внезапных перепадах температуры.

Некоторое время мы крутили педали молча; начал накрапывать дождь.

— Мерзкая погода! А почему у вас нет машины? — спросил Мануэль. — Ведь с ней было бы удобнее. А представьте себе, если бы у вас в рюкзаке были сейчас наши сочинения и они бы намокли!

— Следующим моим приобретением будет машина, и тогда ты в белых перчатках будешь распахивать передо мной дверцу. Это я тебе обещаю!

Мануэль с энтузиазмом отнесся к перспективе время от времени пользоваться попутным транспортом. Потом гордо сообщил:

— Отец в отпуске иногда давал мне порулить — разумеется, только в пампасах. Это в награду за то, что за последнюю контрольную по французскому я получил три с плюсом. Госпожа Тухер сказала, что в дополнительных занятиях я больше не нуждаюсь.

Госпожа Тухер, то есть Биргит. Я вздрогнула. Мне внезапно кое-что вспомнилось.

— Мануэль, ты как-то спрашивал у меня, как зовут мужа госпожи Тухер по имени. А зачем тебе это понадобилось?

Он только буркнул что-то, и мне пришлось из него вытягивать.

— Потому что она пару раз по телефону говорила сокровище мое. Звали этого типа точно не Штеффен, у него было какое-то редкое имя! Только, пожалуйста, не выдавайте меня! — воскликнул он, помахал мне и свернул в переулок.

Вообще-то я хотела еще спросить, уж не Гернотом ли звали то неведомое «сокровище», но тем самым я навела бы смышленого мальчишку на горячий след. К сожалению, из суммы мелочей мне становилось все яснее, что связь у Гернота с Биргит уже давняя и рак желудка моей коллеги все-таки, скорее всего, не что иное, как эмбрион.

На лестничной площадке пахло исключительно аппетитно, Патрик Бернат готовил обед. От Мануэля я знала, что кухня стала для его отца полноценной заменой прежней лаборатории. Я тут же почувствовала, как голодна. В моем холодильнике было самое большее пара яиц, которые в случае крайней нужды можно кинуть на сковородку, что я и сделала, потому что в такой холодный день надо было наконец съесть что-то горячее. А как было бы славно, если бы мой ученик внезапно предстал перед моей дверью и пригласил меня отобедать с ними. Например, под предлогом, что папа переборщил с порциями.

Из моего кухонного окна я вижу, что Мануэль как раз подгребает к дому, а с ним Юлиан. Кажется, он притащил к обеду друга. Интересно, что они там будут есть? Пахнет жареной грудинкой. Гернот любил приговаривать, что с салом, вином и сливками соус удастся кому угодно. Была бы корова да курочка, приготовит и дурочка. Как профи, он при случае добавлял туда пару лавровых листков, можжевеловых ягод или сушеных грибов. Я вспоминаю его рождественское жаркое из косули с клецками, и при одной мысли о нем у меня текут слюнки. Готовит ли Гернот теперь для Биргит?

Когда раздается звонок в дверь, мне мерещится, что это Гернот стоит на пороге, держа на подносе полспинки косули. Я и забыла, что на сегодня назначена доставка кровати, и я рада ей больше, чем любому жаркому. Двое крепких мужчин заносят по лестнице наверх эту чудесную вещь и за приличные чаевые относят в мансарду старый матрац.

Когда позднее я еще раз выхожу из дома, натыкаюсь на господина Берната, который выкатывает на улицу мусорный контейнер.

— Что же это было у вас сегодня на обед? — с любопытством спрашиваю я. — Так вкусно пахло!

— Ничего особенного, блины с грудинкой и зеленым салатом, — говорит он. — Мануэль брюзжал. Сало — это приманка для мышей, а не для избалованных подростков! Кажется, у моего сына сейчас рывок роста, потому что самый большой стейк ему все равно маловат. Надеюсь, запахи вам не досаждали?

— Наоборот, я тут же почувствовала голод и сделала себе глазунью из двух яиц. К сожалению, это было единственное, что хранилось у меня в холодильнике!

Он засмеялся.

— Так спустились бы! Лучшие ломти грудинки так и остались нетронутыми. Друг Мануэля вегетарианец, и это целая проблема — обеспечить его необходимыми протеинами. Я сделал для него омлет с соевым творогом.

Заботливый какой, подумала я и поехала на велосипеде в супермаркет, который, к счастью, совсем недалеко от моей новой квартиры. Мануэль прав: машина была бы гораздо удобнее, в том числе и для того, чтобы штабелевать запасы. Грудинка в первую очередь! Сливки, вино, хлеб, сливочное масло, сыр, ветчина, растительное масло, макароны, картошка, томаты, кофе — тележка для продуктов почти прогибается от тяжести. И вот я беспомощно стою у своего велосипеда, рюкзак уже полон, корзинка велосипеда — с горой. Придется подвесить на руль справа два пластиковых пакета, а слева — большую упаковку туалетной бумаги.

— Привет, Аня! Ты что, подалась в бродяги? — услышала я неожиданно. Одна из наших хористок стояла рядом и, качая головой, наблюдала, как я мучаюсь.

— Привет, Мартина! — сказала я. — Ну, как там пение?

— Мы как раз репетируем «Carmina Burana», — сказала она. — А у тебя нет желания снова к нам вернуться? Мы только начали, ты могла бы легко вписаться. Да что ты делаешь, ради всего святого, со всеми этими пакетами на велосипеде?

Я с радостью приняла предложение Мартины перегрузить все мои покупки в ее машину.

— Велосипед ты можешь забрать потом, — сказала она. — Где ты вообще живешь?

Когда мы приехали на Шефферштрассе, она с удивлением обнаружила: