После разговора с боссом настроение у Риммы несколько улучшилось. Что ни говори, умеет Синичкин работать с персоналом — хотя такового в агентстве одна только Римка.

Почти бегом девушка преодолела неближний путь — проселок от дачного поселка до станции. Ей даже показалось, что она управилась быстрее, чем они тащились, подскакивая на ухабах, в машине вместе с радушной бабушкой-соседкой. Девушка не замечала летних красот в виде опушки леса, поля, заросшего васильками, и нагромождения сливочных облаков над дальним лесом.

Слава богу вот и станция. Однако ближайшая электричка до Москвы ожидалась только через сорок пять минут, и в магазине на площади — кто Римку осудит после пережитого? — она взяла «мерзавчик» коньяку, колу и чипсы. Ей явно требовалось успокоительное, да и мусорную еду она себе разрешила. Подумала: «Вот так ведешь-ведешь ЗОЖ, а потом уложит тебя в одночасье какой-нибудь псих вроде Костика, пожалеешь ведь в последнюю минуту, что даже чипсами с колой напоследок не побаловалась».

На одинокой лавочке на платформе Римма влила шкалик коньяку в колу, с грохотом закинула пустую бутылочку в урну и стала не спеша прихлебывать коктейль, заедая его мусорной, но такой вкусной едой. Спустя пару минут вернулось самообладание, напряжение отпустило. И солнце засветило как-то ярче, и ветерок задул, принося летние ароматы леса.

«Мерзавец все-таки этот Синичкин, — подумала Римма после коньяка довольно благодушно. — Когда же и чем кончатся наши с ним долгие и зловредные отношения?»

Примерно в то же самое время я встречался с человеком, которого Полина рекомендовала как ближайшего подчиненного своего отца и товарища по работе. Звали его Иннокентием Карпащенко, и выглядел он под стать своему импозантному имени-отчеству: моложе, чем Порецкий, а именно лет сорока пяти или семи, красивый, с эффектной проседью в черной шевелюре и голубыми глазами. Отличный костюм, офисные ботинки, дорогой галстук. Легко можно было себе представить, как женщины-коллеги или просто встречные девушки сходят по нему с ума.

Мы встретились неподалеку от офиса, где служили Карпащенко и погибший: у громадного, державного сталинского здания-утюга на Третьяковской. Ни в какое кафе не пошли, присели на лавочку — погодка хмурилась, но дождя не обещали. Вокруг спешили по своим делам москвичи и гости столицы. Узбеки в желтых жилетах в очередной раз взрезали столичный асфальт и укладывали бордюры и плитку. Временами стукотил отбойный молоток.

Первым моим вопросом была смертельная болезнь у Порецкого.

— У Игоря?! — выкатил глаза красавец. — Никогда не слышал. Ни разу ничего такого он не говорил.

— Вроде в самое последнее время это обнаружилось. Где-то нынешней зимой.

— Нет, ни сном ни духом.

— А вы с ним в дружеских отношениях состояли, да? Выпивали, наверное, вместе. И разговаривали? О многом — в том числе о женщинах?

— Случалось.

— А в последние годы, после смерти жены, у Игоря Николаевича была постоянная подруга?

— Не знаю. Не могу судить. Вы знаете, этой темы Порецкий как-то избегал. Может, дело заключалось в том, что я Леночку, жену покойного, знал, и поэтому распространяться о новой даме было бы чем-то вроде предательства ее памяти.

— А сами как считаете: была у него какая-то на постоянке? Или кратковременные связи?

— Мм, по косвенным признакам можно судить, что, скорее всего, все-таки второе.

— По косвенным признакам? Это как?

— Ну, бывало, приходил он на работу какой-то удовлетворенный, довольный, разглаженный.

— То есть как после хорошего секса? — подмигнул я.

— Типа того.

— А напрямую про девушек ничего не рассказывал?

— Нет. Вот только совсем незадолго перед кончиной вдруг высказался…

— Незадолго? Когда точно?

— Да прям дня за два, за три.

— Вот как? И что же он сказал?

— Вдруг выдал мне: о, я с такой классной девчулей познакомился. Чуть не впервые в жизни я подобное от него слышал.

— Вот тут, пожалуйста, поподробнее. Когда он с ней встретился, при каких обстоятельствах, кто она такая?

— Да ничего он не рассказал. Я ж говорю: он замкнутый был, не болтун, на темы секса не распространялся.

— И все-таки в тот раз высказался. И что конкретно он произнес? В каких выражениях?

— Да ничего особенного, я и не помню, кроме тех слов про классную девчулю. Мы с ним, кажется, в лифте ехали, а потом то ли кабина остановилась, то ли кто-то вошел — в общем, разговор прервался.

— И больше не возобновлялся?

— Нет. Вскоре он и погиб.

— А в какой день недели та беседа случилась?

— Умер он в пятницу, да? Значит, это в среду было или во вторник.

— На той же неделе?

— Да, да.

— А может, в понедельник или в четверг?

— Может. Но, скорее, все-таки в среду.

— А может ли смерть Порецкого быть связана с его работой?

— Это как?

— Говорят, он важный контракт прорабатывал на строительство в Южной Америке, вы с китайцами там конкурируете, и они-де могли быть заинтересованы, чтобы его убрать. Потому что именно Порецкий интересы нашей страны активно отстаивал.

— Вообще-то это конфиденциальная информация. Откуда вы ее взяли?

— Дочь мне его сказала.

— Что же, вы думаете, что те, кто после Порецкого будет этот проект курировать, меньше о России станут печься?

— Я ничего не утверждаю, я вас спрашиваю.

— Глупость. Выбросите это из головы.

— А мог Порецкий какую-то важную информацию дома хранить? Или в своем телефоне? И его убили, чтобы ее похитить?

— Исключено. Секретные документы мы получаем в первом отделе, под роспись.

— А кто место Порецкого занял?

— Пока именно я его врио.

— К зарплате большая прибавка? — сыграл под дурачка я.

— Не настолько, насколько обязанностей и дел прибавилось.

— Значит, вы в принципе выиграли от его смерти?

— О-хо-хо. Ну, вы меня насмешили. Нет, я Игоря не убивал. И не заказывал.

— А мог он из-за каких-то служебных проблем с собой покончить?

— Никаких особых проблем у него в последнее время не было. Обычная рутина.

Я еще выспросил у друга-красавца, не выглядел ли в последние дни его погибший приятель подавленным? Чрезмерно расстроенным? Убитым горем? Нет, нет и нет, отвечал тот.

Может, у него случились какие неприятности? Не знаю что. Например, начальник накричал? И опять ответ последовал отрицательный. Или с дочками, зятем, внуком что-то неладное? И снова: «Нет».