Придя в результате алкотрипа и поглощения пельменей в благодушное состояние, я стал заниматься тем, на что тщетно пытался подвигнуть Римку — анализировать итоги прошедшего дня.

Да, институтский друг покойного сказал неожиданное: погибший, возможно, был неизлечимо болен. Но этого никто пока не подтвердил. Ни Полина Порецкая. Ни ее сестра. Ни мой второй опрошенный, коллега погибшего Карпащенко. Ни психиатр Бобылева. И тогда я еще раз позвонил Полине.

— Скажите, в какой поликлинике наблюдался ваш отец?

— Отец? Пф-ф. Спросите меня что-нибудь полегче. Никогда мы этот вопрос с ним не обсуждали. Наверное, не в обычной поликлинике по месту жительства. На службе у него, думаю, была ведомственная или договор с какой-то частной, по страховой — точно не знаю.

— А следователь его медкарту изымал?

— Откуда ж я знаю! Но, скорей всего, нет. Иначе об этом в их определении была бы запись, ведь так?

— Скорее всего.

— Что вам сказала моя сестра?

— Я с ней не встречался.

— Почему?

— С ней встречалась моя помощница.

— А, — в голосе Полины послышалось разочарование. Вероятно, ей хотелось услышать о сестренке нечто нелицеприятное. Но я не стал доставлять ей удовольствие и не рассказал, что мерзавец Костик пугал Римку винтовкой.

— Доброй ночи.

Назавтра мне предстоял тяжелый день.

Мне светило долгое-предолгое сидение перед унылыми мониторами — прямо хоть очки для компа из тумбочки доставай. И глаза закапывай.

С утра на следующий день Римма из дому позвонила Полине Порецкой — мелкой клиентке, на которую Синичкин запал.

Вообще у Пашки со вкусом, конечно, большие проблемы. На кого его только не тянет! На каких-то шалав натуральных: то на вздорных сисястых блондинок, то на херувимоподобных брюнеток! Может, поставить на нем крест окончательно, на ходоке этом несчастном?! Уволиться из агентства, поменять номер телефона, переехать! Исчезнуть из его жизни, с концами!

Но как подумаешь об этом, сразу в душе вдруг за-звенит струна ласковая: «Па-ашенька». И понимаешь, что уйти-то от него, и даже навсегда, можно, а вот тоску по нему вырвешь только вместе с сердцем.

А потом: кто, спрашивается, из мужиков безупречным вкусом отличается? Особенно насчет баб? Все они — идиоты, как караси безмозглые, клюют на яркую наживку, на блесну! На пустышку! Паша — еще не самый худший вариант.

Полина Порецкая, фря, чувствовала, что ли, со стороны Римки соперничество, поэтому вредничала — нет, подъехать я не могу и в метро спуститься не успею, поэтому приезжайте сами ко мне на работу.

Слава богу, трудилась она в старых переулках в районе «Кропоткинской» — а все, что внутри Садового кольца, Римме по определению было близко.

Погоды стояли роскошные — бывают такие дни, когда ни холодно, ни жарко, зеленая листва, птицы, и народу немного — совсем идеально. Римма с удовольствием прошлась от «Кропоткинской». Получила у входа в офис ключи от квартиры Порецкого-старшего и адрес — заказчица изо всех сил корчила важную барыню. «Подумаешь (читалось в ее выражении и ужимках), какая-то секретарша!» Вот ведь гадина. А что делать: заказчица.

Вчера вечером я махнул еще рюмашку беленькой и решил поискать, что есть в Сети на всех фигурантов дела.

На ту же заказчицу мою, Полину.

На ее молодого человека по имени Геннадий.

На сестру ее Юлию Камышникову.

На мужа ейного Костика — зятя и недруга погибшего.

А также, до кучи, на однокашника погибшего Аболдина и сослуживца его Карпащенко.

О, великая сила соцсетей!

Я ведь еще помню те времена, когда частные детективы отдельной строкой вписывали в счета: фотографирование объекта. И стоила услуга недешево: до ста долларов. А теперь граждане сами себя в сетях закладывают: и фото, и море другой персональной инфы всем на обозрение выкладывают.

Полина Порецкая вообще, по-моему, эксгибиционизмом страдала — она обожала фоткаться в купальнике, на тропических курортах, в спортзале или на балконе своей каталонской квартиры. Была она в принципе хороша, ладненькая, стройненькая — вот только грудь! Да, грудь подкачала. Мне в купальнике (а тем паче без оного) моя Римка гораздо больше нравится: кровь с молоком и третий номер с переходом на четвертый.

Фотографировалась Порецкая чаще соло, но в последние года полтора рядом с ней стал появляться мужик, на вид чуть постарше. Черноволосый, артистического вида, смазливый, брутальный. С каждым месяцем дистанция, которую он держал с Полиной, все сокращалась и на последних фото (апрель, Италия, Тоскана) они выглядели совсем как голубки: щека к щеке, ручка на груди, селфи с поцелуйчиком. Интересно, а как к этому роману, что закрутила его младшая дочерь, относился погибший? Надо мне спросить у заказчицы.

Поинтересовался я и профилем Геннадия (фамилия его оказалась Колыванов). Оказалось: возраст — тридцать четыре года, москвич, окончил бакалавриат «вышки» по экономике, потом магистратуру в шотландском Эдинбурге. Руководит отделом в российском представительстве международной компании. В общем, жених на загляденье, не чета старшей дочери (если, конечно, во всем верить Полине с ее россказнями про сестрицу).

Ничего компрометирующего на Геннадия Колыванова я не отыскал и перебросился на Юлию Игоревну Камышникову, в девичестве Порецкую.

Юля, выглядевшая, честно говоря, как поросенок, оказалась помешана на собственном наследнике Матвейке. Она выкладывала целые пачки его изображений — причем почему-то предпочитала голенького. Иной раз на семейных композициях и муж ее Костик мелькал.

Он из всей семейки оказался самым скупым на самозакладывание, однако парочку его фото, с только что пойманной щукой (и другими рыбами), а также при поднятиях тяжестей в фитнес-клубе я надыбал.

Наконец, мягкий релаксант в виде беленькой подействовал, я сохранил наилучшие фото Камышниковых — Порецких, отложил планшет и закемарил.

С утра еще раз звякнул Полине. Голос ее звучал досадливо: типа, сколько можно приставать. Однако я вчера забыл спросить: ездил ли обычно отец на работу на метро? Или на машине? И где возле дома имел обыкновение лимузин свой парковать?

Ответ ее оказался таков: добирался папаша до службы по-всякому, иной раз на общественном транспорте, иной — на авто. Зависело от настроения и от количества дел. Машина после его смерти оказалась в порядке, припаркована была на платной стоянке, где он чаще всего оставлял ее на ночь. А теперь отцовский лимузин выпросила Юлька, и разъезжает на нем Костик.

Девушка скинула мне марку и номер авто и адрес парковки, которой ее батя пользовался.

Я примерно прикинул, чем буду заниматься в течение дня, доехал до метро на своей тачке и бросил ее во дворах. Затем отправился к дому погибшего, на «Аэропорт», на метро. Как часто бывает в центре Москвы (а «Аэропорт», как ни крути, можно уже зачислить в центр), сталинские добротные многоэтажки чередовались тут с невнятными бетонными заборами, административными зданиями, шиномонтажами. Над всей округой довлело гигантское здание «Триумф-паласа». Шум от Ленинградского проспекта по мере моего движения в глубь квартала становился тише и постепенно исчез вовсе. На детских площадках резвилась под присмотром бабушек и нянь немногочисленная дошкольная детвора.