В начале августа Вард тщательно обследовал стены каждой комнаты, что была достаточно большой по размерам, чтобы служить некогда библиотекой зловещему алхимику. Особое внимание он уделял большим резным панелям над каминами — и приблизительно через час, к пущему своему восторгу, обнаружил на стене просторной комнаты на первом этаже, под несколькими слоями краски, поверхность куда более темную, нежели остальные крашеные или обитые деревом стены. Еще несколько тщательных проб тонким ножом — и Вард понял, что наткнулся на портрет маслом огромной величины. С поистине академической сдержанностью юноша не стал рисковать тем ущербом, какой могла бы нанести немедленная попытка вскрыть спрятанную картину с помощью ножа, а просто удалился с места своего открытия, чтобы заручиться квалифицированной помощью. Через три дня вернулся он с художником с большим опытом, мистером Уолтером К. Дуайтом, чья мастерская находится у подножия Колледж-Хилл; сей опытный реставратор картин сразу же приступил к работе с надлежащими методами и химическими веществами. Старый Аза и его жена были немало всполошены нежданными гостями, но получили должное вознаграждение за это вторжение в их домашний очаг.

По мере ежедневного продвижения реставрационной работы Чарльз Вард с нарастающим интересом следил, как штрихи и цвета картины постепенно обретают новую жизнь после долголетнего забвения. Дуайт начал с самого низа; поэтому, поскольку портрет был в три четверти натуральной величины, лицо некоторое время не проявлялось. Между тем уже было видно, что запечатлен худощавый, но крепкого сложения мужчина в темно-синем сюртуке, расшитом камзоле, черных атласных панталонах и белых шелковых чулках, сидевший в резном кресле на фоне окна, за которым виднелись пристани и корабли. Когда начала вырисовываться голова, юноша увидел аккуратный парик и узкое, спокойное, невыразительное лицо, и Варду, и художнику показавшееся смутно знакомым. Лишь по завершении работы, с потрясением вглядываясь в тонкие бледные черты, заказчик и реставратор начали понимать, какую невероятную шутку сыграла кровь. Финальный штрих острым скребком, последняя протирка маслом — и перед ними возник лик, не видавший света вот уж полтора века; и в оживших чертах зловещего пращура пораженный Чарльз Декстер Вард, фанатичный поклонник старины, узнал самого себя!

Вард привел родителей посмотреть на обнаруженное им чудо, и отец сразу же решил выкупить картину — не помешкав даже перед ее принадлежностью стенной панели. Сходство с юношей, хоть человек на портрете выглядел несколько старше, было поразительным; странная превратность наследственности через полтора столетия породила точного двойника Джозефа Карвена. Миссис Вард совершенно не походила на своего отдаленного предка, хотя и могла вспомнить иных родичей, имевших черты, общие с ее сыном и жившим давным-давно дельцом. Она не особенно обрадовалась находке и заявила мужу, что портрет следовало бы сжечь, а не привозить домой, — было в нем, по ее мнению, «нечто зловредное», лишь подчеркиваемое необычайным сходством Джозефа с Чарльзом. Она твердила, что в нем есть что-то отталкивающее, он противен ей и сам по себе, но особенно из-за необычайного сходства с Чарльзом. Однако господин Вард, мужчина практичный и властный, владелец многочисленных хлопчатобумажных фабрик в Ривер-пойнт и долине Потаксета, был не из тех, кто слишком чуток к впечатлительной женской натуре. Картина произвела на него сильное впечатление своим сходством с сыном, и он считал, что юноша заслужил ее в качестве подарка. Нет нужды говорить, что Чарльз всецело согласился с этим мнением, и несколько дней спустя его отец разыскал хозяина дома, юркого еврея с крысиным личиком и гортанным акцентом, и, дабы предупредить неизбежные елейные излияния в русле торга, сразу утвердил весьма выгодную цену, выкупив деревянную панель вместе с каминной полкой и всеми резными элементами орнамента. Ныне оставалось лишь снять ее и перевезти в дом Вардов, а там уже — подвергнуть должной реставрации и установить над камином в кабинете-библиотеке Чарльза на третьем этаже. На нового владельца антикварной редкости была возложена обязанность проследить за ходом дела; и двадцать восьмого августа двое искусных мастеров из столярной мастерской Крукера прибыли в старинный дом, под надзором Варда осторожно демонтировали деревянную панель над камином и поместили ее в грузовик. За панелью открылись нагие кирпичи дымовой трубы — в кладке кто-то сделал квадратную выемку в фут глубиной, прямо за нарисованной главой Карвена. Чарльз, любопытствуя о предназначении ниши, изучил ее повнимательнее — и из-под толстых слоев пыли и печной сажи изъял несколько пожелтевших листов бумаги и толстую записную книжку, перевязанные истлевшей тканой лентой. Обтерев тряпицей пыль и золу, Вард взял в руки находку — и прочел надпись на обложке тетради для записей, сделанную уже хорошо знакомым ему почерком: Дневник и Заметки Д. Карвена, Гражданина Провиденса, а прежде — Салема.

Взволнованный сверх всякой меры своим открытием, Вард показал книгу двум любопытствующим рабочим Крукера. В тот момент они нисколько не усомнились в природе и подлинности находки, и доктор Уиллет полагается на их убежденность, утверждая собственную теорию о том, что юноша не был бесповоротно сумасшедшим и не «подгонял» под собственный эксцентричный взгляд на вещи факты истории. Все прочие бумаги были также написаны почерком Карвена, и одна из них казалась особенно зловещей из-за подписи: «Тому, кто останется после меня, — путь за пределы Времени и Сфер». Часть их была закодирована шифром, который, как надеялся Вард, повторял шифр Хатчинсона, все так же ставящий юношу в тупик; содержался здесь, на радость искателя, и ключ для дешифровки. Пара писем адресовалась соответственно «господину Э. Хатчинсону» и «эсквайру Иедидии Орну», «либо же наследникам оных или их представителям». Наиболее объемный документ был означен как «Описание Жизни и Путешествий Джозефа Карвена, 1678–1687: Маршруты, Остановки, Увиденное и Узнанное».

3

И вот наступает период, из коего, по мнению алиенистов-ортодоксов, берет начало безумие Чарльза Декстера Варда. Обнаруженные в стенном тайнике рукописи явно произвели на него непомерное, нездоровое впечатление. Показывая заглавия рабочим, он принял все предосторожности, чтобы те не прочли слишком много, и беспокоился об этом гораздо сильнее, чем предполагало антикварно-генеалогическое значение находки. Возвратившись домой, Вард смущенно сообщил новость родителям — в таком ключе, словно ему хотелось внушить им, как важны попавшие ему в руки документы, но так, чтобы ему поверили на слово. Он не стал показывать им даже названия, лишь упомянул о неких «бумагах», писанных рукой Джозефа Карвена, «главным образом шифрованных», подлежащих тщательному изучению для выявления их истинного смысла. Похоже, с любопытством рабочих он мирился с большим трудом — но подозрительная скрытность с его стороны послужила бы лишним поводом к пересудам.

В тот вечер Чарльз Вард заперся в своей спальне и приступил к изучению дневника и бумаг. Солнце взошло и закатилось, но чтения он не прерывал. Когда мать наведалась к нему уточнить, все ли у сына в порядке, Вард горячо попросил не тревожить его и подать еду в комнату; днем он лишь ненадолго покинул спальню, дабы проследить за установкой панели с портретом в его кабинете. Следующей ночью он спал лишь урывками, не разоблачаясь даже, и в минуты бодрствования лихорадочно трудился над расшифровкой текстов. Утром миссис Вард заметила, что сын корпит над фотокопией рукописи Хатчинсона — той, что она видела уже не раз. По заверению юноши, ключ Карвена к тому шифру не подходил, но было ли оно в самом деле так? Днем, отложив изыскания, Чарльз завороженно следил, как мастера заканчивают размещение портрета над новым камином, чьи стороны отделали такими же деревянными панелями, как и во всей комнате — чтобы новый элемент декора не выбивался из общего стиля. Переднюю же панель, на которой и был написан портрет, подпилили и установили так, что за ней осталось свободное пространство, где мастерами был оборудован стенной шкаф.