— Тогда, — объявил Эль-Супремо, — я беру «Нативидад» к себе на службу. Я убью боевых офицеров и заменю их собственными. Остальные вместе с простыми матросами будут служить мне.

В том, что говорил Эль-Супремо, не было ничего принципиально невозможного. Испанский флот, действуя, как и во всем, по старинке, поддерживал строгое разделение (в английском флоте почти исчезнувшее) между офицерами, которые ведут корабль, и теми господами, которые им командуют. И Хорнблауэр не сомневался, что выберут матросы и штурманы из двух зол: мучительная смерть или служба Эль-Супремо.

Нельзя отрицать, что в предложении Эль-Супремо много разумного: перевезти пятьсот человек на «Лидии» было бы трудновато; одна «Лидия» не смогла бы приглядывать за всем тысячемильным побережьем — два корабля доставят противнику более чем двойные неприятности. Однако передать «Нативидад» повстанцам значит вступить с лордами Адмиралтейства в бесконечную и скорее всего безуспешную тяжбу о призовых деньгах. И он не может со спокойной совестью предать испанских офицеров на уготованную им казнь. Думать надо быстро.

— «Нативидад» — трофей моего короля, — сказал он. — Возможно, король будет недоволен, если я его уступлю.

— Он, конечно, будет недоволен, если узнает, что вы отказали мне, — парировал Эль-Супремо. Брови его сошлись, и Хорнблауэр услышал позади шумное дыхание Эрнандеса. — Я и прежде замечал, капитан, что ваше поведение в моем присутствии граничит с непочтением, извинительным лишь в чужестранце.

Хорнблауэр лихорадочно соображал. Еще немного сопротивления с его стороны, и этот безумец прикажет его казнить, после чего «Лидия» уж наверняка не станет сражаться на стороне Эль-Супремо. Это и впрямь будет крайне затруднительное положение. «Лидия», не имея друзей ни среди повстанцев, ни среди правительственных сил, скорее всего вовсе не доберется до родины — особенно под командованием неизобретательного Буша. Англия потеряет отличный фрегат и упустит прекрасную возможность. Придется пожертвовать призовыми деньгами, той тысячей фунтов, которой он намеревался поразить Марию. Но жизнь пленникам надо сохранить любой ценой.

— Несомненно, винить надо мое чужеземное воспитание, Супремо, — сказал он. — Мне трудно передать на чужом языке все необходимые оттенки смысла. Как можно заподозрить, что я питаю недостаточное почтение к Эль-Супремо?

Эль-Супремо кивнул. Занятно было видеть, что безумец, уверенный в своем всемогуществе, в реальной жизни склонен принимать за чистую монету самую грубую лесть.

— Корабль — ваш, Супремо, — продолжал Хорнблауэр. — Он был вашим с той минуты, как мои люди ступили на его палубу. И в будущем, когда огромная армада под водительством Эль-Супремо будет бороздить Тихий океан, я желал бы только, чтобы помнили: первый корабль этого флота был отбит у испанцев капитаном Хорнблауэром по приказу Эль-Супремо.

Эль-Супремо вновь кивнул, затем повернулся к Эрнандесу:

— Генерал, подготовьтесь к погрузке на корабли пятисот человек в полдень. Я отбываю с ними. Вы тоже.

Эрнандес отвесил поклон и удалился; легко было видеть, что подчиненные не дают Эль-Супремо поводов усомниться в своей божественной сущности. Он не знает, что такое непочтительность или нерадение. Малейший его приказ, касается он тысячи свиней или пятисот человек, исполняют мгновенно. Хорнблауэр тут же сделал следующий ход.

— «Лидии» ли, — спросил он, — уготована честь доставить Эль-Супремо в Либертад? Моя команда высоко оценит это отличие.

— Несомненно, — ответил Эль-Супремо.

— Я почти не осмеливаюсь попросить об этом, но можем ли мы с моими офицерами надеяться, что вы отобедаете с нами перед отплытием?

Эль-Супремо немного поразмыслил.

— Да, — сказал он, и Хорнблауэр подавил едва не вырвавшийся у него вздох облегчения. Залучив Эль-Супремо на борт «Лидии», он будет разговаривать с ним более уверенно.

Эль-Супремо хлопнул в ладоши, и тут же, словно сработал часовой механизм, стук в окованную бронзой дверь возвестил о появлении темнокожего мажордома. Ему было односложно приказано перевезти двор Эль-Супремо на «Лидию».

— Возможно, — сказал Хорнблауэр, — теперь вы позволите мне вернуться на корабль, чтобы подготовиться к вашему прибытию, Супремо.

Ответом ему был кивок.

— Когда мне встречать вас на берегу?

— В одиннадцать.

В патио Хорнблауэр с сочувствием вспомнил восточного визиря, который, выходя от своего повелителя, всякий раз проверял, на месте ли его голова. На палубе «Лидии», как только смолк свист дудок, Хорнблауэр отдал приказы.

— Немедленно отведите этих людей вниз, — сказал он Бушу, указывая на пленных испанцев. — Заприте их в канатной кладовой и поставьте охрану. Позовите оружейника, пусть наденет на них кандалы.

Буш не пытался скрыть изумления, но Хорнблауэр не стал тратить время на объяснения.

— Сеньоры, — сказал он проходящим мимо испанцам, — с вами обойдутся сурово, но поверьте, если вас хотя бы увидят в один из следующих дней, вас убьют. Я спасаю вам жизнь.

Затем Хорнблауэр вновь повернулся к первому лейтенанту.

— Свистать всех наверх, мистер Буш.

Корабль наполнился шлепаньем босых ног по сосновым доскам.

— Матросы! — сказал Хорнблауэр. — Сегодня к нам на борт прибудет местный князь, союзник нашего милостивого короля. Что бы ни случилось — запомните мои слова, что бы ни случилось, — к нему надо относиться с почтением. Я выпорю каждого, кто засмеется или не будет вести себя с сеньором Эль-Супремо, как со мной. Вечером мы отплывем с войсками этого господина на борту. Вы будете обходиться с ними, как если б они были англичане. И даже лучше. Вы бы стали подшучивать над английскими солдатами. Первого же, кто попытается сыграть шутку с кем-нибудь из этих людей, я прикажу немедленно выпороть. Забудьте, какого цвета у них кожа. Забудьте, во что они одеты. Забудьте, что они не говорят по-английски, помните только, что я вам сказал. Велите играть отбой, мистер Буш.

В каюте Полвил добросовестно ждал с халатом и полотенцем, чтобы проводить капитана в душ — согласно расписанию это должно было произойти два часа назад.

— Достаньте опять мой лучший мундир, — бросил Хорнблауэр. — В шесть склянок кормовая каюта должна быть готова к торжественному приему на восьмерых. Идите на бак и приведите ко мне кока.

Дел много. Надо пригласить на обед Буша и Рейнера, первого и четвертого лейтенантов, Симмондса, лейтенанта морской пехоты, штурмана Кристела и предупредить их, чтобы они явились в парадных мундирах. Надо продумать, как разместить на двух фрегатах пятьсот человек.

Хорнблауэр как раз глядел на «Нативидад» — тот покачивался на якоре, белый английский военно-морской флаг реял над красно-золотым испанским, — и думал, как поступить с ним, когда от берега к нему резво заскользила лодка. Новоприбывших возглавлял довольно молодой человек, невысокий и худощавый, гибкий, как обезьяна, с улыбчивым, полным неистребимого добродушия лицом. Он больше походил на испанца, чем на индейца. Буш провел его туда, где нетерпеливо расхаживал по палубе Хорнблауэр. Сердечно поклонившись, гость представился: