– Но…

– Если же я сейчас отступлю и не стану их наказывать, то… – продолжал тем временем Клейс, он хотел выговориться, и сир покорно замолчал. – Ты и сам понимаешь, что дело даже не в репутации – испортить ее или исправить мне не под силу только одним поступком – но если я спущу им одну войну, новая последует незамедлительно. Если я буду слишком мягким, то на мою шею усядется все королевство, возьмет в руки вожжи и будет командовать мне, в какую сторону поворачивать, время от времени весело понукая. Если же я покажу себя чрезмерно жестоким, я смогу пробудить лишь ненависть в сердцах подданных Аурона, и это приведет к новым бунтам, а их нам уже довольно. Ни первого, ни второго мне не надо. И что из этого страшнее, я и не знаю.

– Но я не прошу тебя прощать всех!

– Да, ты просишь пощадить того самого лорда, который ослушался моего указа наигрубейшим образом. Я не могу. Говорил тебе это не единожды; озвучивал вчера, сегодня и повторю еще раз – я не могу спустить ничего этому молодому лорду. Не могу, Тордж. И не хочу.

Рыцарь был готов зареветь как раненый буйвол, он рассчитывал, что за ночь регент успеет немного поразмыслить и примет верное решение, но куда там? И когда Клейс успел обзавестись столь жестким панцирем и превратиться в черствого сухаря, не сочувствующего молодым оступившимся лордам? Совсем юнцам, только отлипнувшим от материнской юбки! Неужели, пока рыцаря из Серого Ордена не было в городе, успело произойти нечто из ряда вон, что сломило сильного, несклоняемого и достойного уважения лорда Фореста? А быть может, он всегда был таким, но только теперь рыцарь сумел разглядеть изъяны?

Его Высочество настаивал, что издал указ и донес его до сведения северного лорда раньше, чем тот отправился на войну и предупредил о возможных последствиях. Не только Робсона Холдбиста, но и других, чтобы более никто из них и не подумал впутываться в конфликт. Тордж в те дни искренне поддерживал друга, более того, он присутствовал, когда писали первый вариант, помогал вносить правки, и именно на его плечи легла обязанность отобрать гонцов. Лучших, тех, кто сумеет быстро развезти послание лордам всех Великих Династий и Ветвей, чтобы те, в свою очередь, озаботились оповещением Малых Ветвей.

Тогда рыцарь полностью поддерживал жесткие меры и надеялся, что не найдется дураков, которые посмеют пойти против слова регента. А если и найдутся, то пожалеют об этом.

Кроме того, рыцарь согласился и с тем, что для нынешних участников конфликта также необходимо будет привести в исполнение хоть какие-то наказания. Эта жестокость нужна, чтобы в будущем лорды понимали, что решать недовольства подобным образом совершенно недопустимо. Регент лишь пытался донести не только до виноватых, но и до остальных, что для урегулирования проблем стоит обращаться к сидящему в Санфелле на троне королю, его советникам, наместникам, наставникам и прочим мудрецам, непредвзятым и заинтересованным в процветании Ферстленда людям, желающим всенепременно помочь разобраться в ситуации, а не рубить сгоряча. Да, в те дни Тордж поддерживал друга, но не теперь.

В глубине души сир осознавал, что зря грубит Клейсу. Понимал и то, что его подозрения об испортившемся характере регента появились лишь из-за нежелания друга соглашаться с рыцарем. С первой встречи с молодым наследником северного трона, который напоминал рыцарю его самого в беззаботные годы, даже больше, чем средний и самый любимый из сыновей, проживающий в Синем городе – несмотря на сложности в виде обета, отношение с некоторыми отпрысками у Торджа сложились прекрасные, – и до того момента, как лорда Холдбиста взяли под стражу в Санфелле, чтобы отвести в причитающиеся ему тюремные покои, рыцарь успел прикипеть к юнцу. Робсон осознал совершенную ошибку только спустя несколько дней разговоров во время путешествия до Санфелла и продолжал выглядеть потерянным весь поход. Он беспокоился о том, что может случиться с матерью, женой и его отпрыском, если король и советник Старская сочтут Робсона виновным, но долго не спрашивал о собственной судьбе.

Юный лорд-правитель поверил обещаниям рыцаря, что женщин и детей лорда, тем более тех, которые еще не способны разговаривать и ходить, никто и ни в чем не станет обвинять, и успокоился.

Лишь много позже прохождения середины пути, уже недалеко от земель Лоудбеллов, которые радушно согласились принять в Ворнингбелле знать и накормить войско, после разговоров с Глейгримом и Флеймом, Робсон вдруг совсем поник. Юноша явился к рыцарю, стоило только солнцу взойти:

– Это правда? То, что поведали мне милорды? Казнь не ждет их, хоть они и воевали, а меня Его Высочество хочет видеть в столице лишь затем, чтобы отдать для наказания в руки палачей?

Тордж не знал, как ответить так, чтобы не давать лишней и беспочвенной надежды, но и подтверждать верные слова правителей Династий он не желал.

– Вы молчите потому, что это правда? Я понимал, что меня ждет наказание. Я готов был примириться с ним, ведь и в самом деле виноват, но казнь… Я не желал ничего дурного – лишь защитить своего родича! Ради матушки. Мне нет дела до войны и земель, я вовсе не мечтал ни о какой награде. Ничего мне не нужно было, кроме справедливости, кроме помощи семье. Смерть – это слишком жестоко для… Для всего. Я совсем не хочу умирать, я не успел ничего… А моя матушка? Она сойдет с ума от горя. – Холдбист не переживал за себя, а горевал о женщинах семейства, и от того Торджу сделалось еще более не по себе. – Сестренка будет плакать. Она потеряет уже третьего брата. А моя жена? Она станет вдовой в столь юном возрасте, с одним-единственным ребенком… Она не сумеет более насладиться обществом мужа. Никакого мужа! Это несправедливо.

– Милорд Холдбист, разве вам не приходил указ регента? – До последнего Проницательный сохранял отстраненность настолько, насколько мог.

– Приходил, наверное. Я не помню… Я был расстроен пропажей отца, отряды ничего не нашли. Дядя Ренрог тоже отправился на поиски. Быть может, я упустил что-то, что было написано меж строк?

– Его Высочество не писал меж строк. Он предупреждал, четко формулировал каждое послание, и, скорее всего, мои братья зачитывали вам все, что хотел донести регент – мы стараемся быть исполнительными, и если нам сказано донести до сведения, то так и происходит. Вы подписывали бумагу о получении вами указа?

– Не знаю. Я что-то подписывал, когда прибыли рыцари. Мне сказали, что надо это сделать, и я подписал, ведь так положено. Я увидел их, сир Тордж, и подумал, что они хотят сообщить мне об отце – он ведь направлялся из Санфелла, когда пропал. Я полагал, что они знают, но они говорили совсем о других вещах. И матушка, она тоже вышла встречать рыцарей и была убита горем, когда поняла, что эти люди не принесли никаких вестей. Ей сделалось дурно, и я подписал все, что мне давали, чтобы сиры оставили нас в покое и ушли. Ох, помнится, я повел себя как плохой хозяин – я даже не пригласил их отдохнуть с дороги… Надеюсь, они не в обиде!

– Милорд, доказать, что вы не ведали, что творите, будет невозможно. Если вы поставили свою подпись, если вы заверили свой ответ об осведомлении гербовой печатью, то каким образом регент должен понять, что вы не лжете?