Не знаю, что уж там японцы раздали местным хлебниковедам, но мне достался тот ещё подарок! Как только я закрыл все двери, проверил окна, отключил камеры и включил сигнализацию, то сразу же вынул из файла открытку с рисунком в стиле аниме, положив её на стол. Кицунэ материализовалась в ту же секунду, прямо со стола прыгая мне на шею:

– Альёша-сан, я так скучала-а! Кстати, ты не забыл положить в свою сумку мой чай?

Разумеется, не забыл, жить-то хочется. Пока лисичка, скептически обозрев мою комнатушку, хозяйственно взялась за чайник, я решил ещё раз обойти оба музейных крыла. Так положено, согласно правилам, ночной сторож должен совершать как минимум три обхода за смену.

Разумеется, никто этого не контролирует и вряд ли так уж скрупулёзно соблюдает. Но что-то тянуло меня пойти и посмотреть. Какой-то посторонний звук звучал в ушах, с каждым шагом становясь громче и явственнее. Клянусь Чубакой в белом платье Леи, это был… детский плач?!

– Полный бред. Откуда у нас тут дети? – вслух размышлял я, включая везде свет. – Школьные экскурсии для первоклашек проводятся в утренние часы. Даже если предположить, что кто-то из малышей заблудился, так неужели в течение всего дня его не нашли смотрители и не хватились учителя? Такого просто не может быть. По определению не может!

Однако, несмотря на тихие, жалобные всхлипывания, я тоже обнаружил ребёнка не сразу. Шести-семилетний мальчик забился в угол под стендами у так называемой лестницы, ведущей в никуда, настолько удачно, что, если бы не выглядывали мыски оранжевых кроссовок, его и вовсе можно было не заметить.

– Парень, ты откуда здесь взялся?

Коротко стриженный черноволосый малыш поднял на меня узкие азиатские глаза и захныкал ещё громче. Господи, да что ж делать-то? Я наклонился, опустившись на одно колено, легко поднял ребенка на руки и понёс:

– Ничего, ничего, держись! Всё будет в порядке, сейчас выпьем чаю с бутербродами, я позвоню в полицию… они найдут твоих родителей, мы… ох…

Почему-то с каждым шагом мне становилось тяжелее. Мальчик прильнул к моему плечу, обхватив меня тонкими ручонками за шею, но тело его, не меняя формы, неожиданно резко увеличивало вес. Казалось, что я тащу бронзовую или чугунную скульптуру.

– Сейчас… погоди, давай остановимся и…

Я упал на колени, а потом завалился вбок. Цепкий ребёнок словно прилип ко мне, его вес продолжал усиливаться, так что ещё чуть-чуть, и рёбра начнут трещать. Скинуть его мне уже не хватало сил, наверное, минимум двести килограмм давило мне на грудную клетку. Он уселся на меня сверху и впервые улыбнулся, показывая пасть, от уха до уха полную острых кривых зубов…

Когда я уже начал задыхаться, с небес раздался мелодичный голос:

– Конаки-дзидзи, кого я вижу?

– Кицунэ, он же просто человек… почему же ты…?!

– Глупый вопрос. Потому что это мой человек. – После чего я услышал неприятный хруст сворачиваемых шейных позвонков, невероятная тяжесть свалилась с моей груди, и Мияко-сан одарила меня нежнейшей улыбкой. – Ты слишком доверчив, мой господин. Как можно было поддаться на плач старика?

– Это был ребёнок, – неуверенно ответил я, кое-как сев на пол.

– Это был ёкай. – Девушка указала мне на валяющегося в углу смуглого лысого старикашку, с неестественно повёрнутой шеей, босого, с длинными грязными ногтями, одетого в одни лишь драные штаны, подвязанные грубой верёвкой. – Ёкай – вид злой нечисти, – пояснила кицунэ, брезгливо вытирая ладошки о мою же рубашку, – у нас в Японии каждый знает, что старик конаки-дзидзи всегда притворяется плачущим ребёнком. А потом, когда его возьмут на руки, он увеличивает свой вес так, что способен просто раздавить доброго простачка и сожрать его плоть.

– Спасибо-о… – Встав, я посмотрел на скрюченное тело: – Откуда он вообще здесь взялся?

– Мне тоже интересно. Слушай, а гости твоего музея случайно не были такими же забывчивыми, как и профессор Сакаи?

– Понятия не имею.

– Тогда, может быть, разрешишь мне посмотреть, что они ещё тут оставили?

– А этот… как его?..

– Труп ёкая надо вынести во двор, утреннее солнце испепелит его в считаные секунды.

Я кивнул, ей виднее, да и кому ещё можно было бы доверять в таких вопросах. Мы честно обошли все залы, остановившись около рабочего кабинета директора. Место для меня почти запрещённое, здесь проводились встречи хлебниковедов, частенько шли горячие споры, тут пили чай уважаемые гости, обсуждались литературные проблемы и принимались судьбоносные решения.

Но именно у этих дверей девушка-лиса вдруг сделала охотничью стойку. Разумеется, я снял ключи с пояса, и кицунэ неслышно скользнула внутрь.

– Стой тут, Альёша-сан. Ничего не делай, просто смотри.

Да, честно говоря, после всего произошедшего я бы и шагу с места не сделал. Мияко неторопливо, осторожными мягкими шажками обошла комнату. Пару раз она останавливалась и принюхивалась, как настоящая лисица, а потом уверенно шагнула к столу, приподняла толстую зелёную скатерть и быстрым движением вытащила такую же небольшую, монохромно раскрашенную открытку вроде той, на которой была изображена она сама.

Только на этой красовался полуголый, уродливый старик, с большим ртом и горящими глазами, сидящий в засаде у дерева. Не узнать того, чей труп сейчас валялся в углу в коридоре, было попросту невозможно. Я прошёл в кабинет и посмотрел на обратную сторону открытки, там тоже были написанные от руки иероглифы.

– Ещё один «подарок»?

– Нет, тут написано «быстрая смерть».

– И всё?

– Всё, что тебе нужно знать, мой недалёкий господин, – не особенно вежливо отмахнулась лиса, а бровки её сурово сошлись на переносице. – Пойдём пить чай, здесь больше делать нечего. И да, возьми эту дрянь с собой.

– Зачем?

– Пригодится.

Невзирая на весьма туманное объяснение, я двумя пальцами взял у неё открытку с этим… как его, ёкаем (это слово склоняется?) и вновь запер кабинет. Через пару минут мы сидели в моей «сторожке», держа в руках кружки с ароматным чаем. Кицунэ категорически отказалась что-либо пояснять по поводу событий сегодняшней ночи, но охотно пустилась в рассказ об одной из самых известных японских лис. К слову говоря, приходившейся ей четвероюродной бабушкой.

Мне кажется, я уже где-то слышал эту легенду, но тем не менее Мияко рассказывала в лицах, с пением, танцами, завыванием, прыжками, отчаянной жестикуляцией и самой неожиданной мимикой на свете.

Итак, лису звали Тамамо-но Маэ, и родилась она вообще в Индии. А может, и не в Индии, но именно на берегах Ганга она заматерела настолько, что отрастила девять хвостов. То есть была очень могущественна! Приняв облик сногсшибательной красотки-секси и назвавшись интригующим именем Хуа-Янг (я попросил Мияко не материться!), лиса легко завоевала сердце местного царька, некого Пан-Цу. А кроме сердца его постель, его казну и вообще всё.