Самыми неотложными личными заботами в Калтехе были деньги. Плата только за обучение, по 260 долларов в год, превышала все, что он зарабатывал, а объем рабочих заданий был намного больше, чем в Риверсайде, и у него оставалось время только для зарабатывания денег. Он стриг газоны и выполнял разную случайную работу в выходные дни, а летом, по окончании учебы, работал на цементном заводе в Лос-Анджелесе, но весь его доход едва покрывал треть расходов его самого и его отца, и вскоре ему пришлось взять деньги в долг у института и у каждого из более или менее платежеспособных родственников, к которым он осмелился обратиться, причем все долги он скрупулезно отмечал в записной книжке. Ко времени окончания института с хорошими, но не отличными оценками у него накопились долги на 1500 долларов.

В конце первого семестра в Калтехе Карлсон написал в записной книжке: «Господи, какой же я слабак. Я не могу полноценно готовиться к занятиям, упорно работать и вообще ничего. Я не могу сосредоточиться, трачу впустую каждые 10 минут из четверти часа учебы… При самой маленькой неудаче в каком-нибудь деле я тут же падаю духом и все бросаю, если могу. В противном случае, я продолжаю вполсилы. Я – полная противоположность самому высокому идеалу человека. Даже голос у меня писклявый». К концу следующего семестра его настроение улучшилось, и у него начали появляться нотки, по меньшей мере иногда, уверенного в себе и амбициозного молодого человека. Он писал: «Я думаю, что в жизни было бы хорошо поставить перед собой определенную цель. Поэтому я планирую порвать все другие деловые связи и в возрасте около тридцати лет полностью заняться проектом по организации фирмы, занимающейся изобретательской деятельностью, исследованиями по изобретениям и покупкой и разработкой патентных прав. Среди прочих вещей будет производиться тщательное исследование современных промышленных технологий и оборудования вместе с попыткой изобрести новые и более совершенные. Будут тщательно отслеживаться как самые новейшие научные разработки, так и самые насущные требования промышленности». За год до этого, на тех же самых страницах, он стоически определил то, что он считал основой успеха и исполнения личных желаний: «Для меня перестало быть просто гипотезой и становится постепенно свершившимся "фактом" то, что самое большое удовольствие, которое мы получаем в жизни, заключается в работе». Спустя десятилетия он будет говорить, что два года, проведенные в Калтехе, хотя тяжелые и одинокие, имели решающее значение для его успеха в жизни. Курсы, которые он прошел по физике, химии, механике, электротехнике, – все это стало основой его открытия и обеспечило ему хорошую научную подготовку, которую, по его мнению, он вряд ли получил где-нибудь в другом месте.

Карлсон окончил Калтех в 1930 году в одном из наименее благоприятных моментов в истории Америки для поисков первой работы. Безработица была рекордно высокой и продолжала расти. Банки прогорали по нескольку десятков в месяц, а потом по нескольку сотен в месяц. Капиталовложения в промышленность существенно снизились по всей стране. В начале последнего семестра Честер отправил письма более чем восьмидесяти потенциальным работодателям. «Я написал во все фирмы, которые, как я думал, интересовались физической химией, и в несколько фирм, интересующихся просто химией, – рассказывал он Джозефу Эрменку в 1965 году. – Я получил только два или три ответа и приглашение на одно собеседование. На собеседовании мужчина был вежлив и полон участия, но я так и не получил работы». Весной, не имея никаких других предложений, он согласился встретиться в студенческом общежитии с представителем от фирмы Bell Telephone Laboratories, которая была одной из немногих крупных компаний, продолжающих принимать к себе студентов колледжей. Впоследствии он чувствовал, что не произвел особого впечатления, но фирма предложила ему работу в качестве научного сотрудника в Нью-Йорке.

Его заработная плата составляла 35 долларов в неделю. Он перевез отца обратно в арендованный дом в Сан-Бернардино и нашел соседа, который согласился делать для него покупки и регулярно присматривать за ним. «К этому времени его здоровье стабилизировалось до такой степени, что с годами ему не становилось ни лучше, ни хуже, – вспоминал потом Карлсон. – Артрит искалечил его, и он по-прежнему болел туберкулезом, но мог позаботиться о себе сам, а также делать работу по дому». Карлсон упаковал свои пожитки в один чемодан и отправился на попутной машине на восток, присоединившись к знакомой молодой паре, у которой был медовый месяц. Будущее у молодоженов было таким же неопределенным, как у него, и они были рады иметь пассажира, который смог бы помочь им покупать бензин для их машины «Хадсон-седан». По пути они останавливались и разбивали лагерь, чтобы сэкономить деньги на гостинице, и посетили Йеллоустоунский парк. Путешествие заняло целый месяц.

В течение следующих двух с половиной лет Карлсон жил в Бруклинском центре молодежной организации YMCA (и тратил на жизнь не более 20 долларов в неделю), в меблированных комнатах на Генри-стрит, 270 в Бруклине (где его арендная плата была меньше одного доллара в день); и в доме у своей тети Рут, в Пассаике, Нью-Джерси. Рут была одной из пяти сестер его матери. Это она подарила ему игрушечную пишущую машинку, когда ему было десять лет, и она была его главным спонсором в течение двух лет учебы в Калтехе, одолжив ему более 200 долларов. В канун Нового года, в 1932 году, он переехал из Пассаика в город, сняв комнату в Гринич-Виллидж, в квартире писателя-фантаста и драматурга по имени Слейтер Ла Мастер, который был на шестнадцать лет старше и только что развелся. (Три года назад Ла Мастер опубликовал книгу под названием «Видение в радуге», которую современный дилерский список редких книг описывает как «странный детективный роман с участием любителя гашиша».) Через месяц Карлсон переехал снова, в квартиру Лоуренса Дюмонда, репортера газеты «Дейли ньюс», который поместил объявление с приглашением напарника по квартире. Квартира была крохотной, всего одна комната без кухни, но двое молодых людей прекрасно уживались вместе, потому что Карлсон работал днем, а Дюмонд ночью. Они виделись, в основном, в выходные дни и иногда играли в воображаемые шахматы, когда шли завтракать в столовую на Шеридан-сквер.

Между тем научно-исследовательская работа Карлсона в Bell Labs[7] принесла ему глубокое разочарование. «На мой взгляд, это были практически задворки лабораторий, – рассказывал он Дюмонду семнадцать лет спустя. – Это была одна из самых неприятных работ как с точки зрения самой работы, так и с точки зрения ее месторасположения. Мы работали в подвале старой пристройки, отдельной группой из четырех или пяти человек. Помещение больше походило на маленькую фабрику или мастерскую». То, что их просили делать – примитивная проверка качества на образцах гранулированного углерода, материала на основе угля, использовавшегося в микрофонах телефонных трубок, – казалось Карлсону унизительным и одновременно подтверждало его прежнее мнение о себе как слишком неуклюжем и лишенном нормальной координации, чтобы работать в лаборатории. (В реестре личных недостатков, составленном им в Калтехе, он написал: «Очень низкая способность делать что-нибудь руками либо с помощью развитой координации и моторики или силы. Как говорится, я не могу даже ровно распилить доску. Поэтому о работе в лаборатории не может быть и речи».) Решив через год, что такая работа не поможет сделать карьеру, он подал заявление на перевод в патентный отдел фирмы, представители которого незадолго до этого расхваливали Карлсона работникам его лаборатории, и пошел работать туда в качестве помощника одного из адвокатов по патентам. Позже он объяснял: «Эта работа казалась мне более интересной. Я думал, что у меня будет возможность получить общее представление о том, что происходит в лабораториях». Он был уверен, что такие знания принесут ему пользу, когда, как он продолжал надеяться, сам станет изобретателем.