— Я не умею делать…минет, — запнулась на слове, как неопытная девчонка, и покраснела, кажется, до самых кончиков волос.

А Стас…шагнул ко мне, обхватил двумя пальцами подбородок, приподнимая.

— Повтори, — не потребовал, попросил.

А я не могла. Вдруг стало стыдно, хотя от одной мысли, что его член окажется в моем рту, между ног становилось мокро. И впервые меня не тошнило от мысли о минете. Впервые мне не терпелось погладить языком его бархатистую кожу и ощутить его твердость. Впервые я хотела почувствовать его язык у себя между ног. Впервые…

— Ева! — на этот раз его терпение разлетелось вдребезги.

— Я никогда не делала минет, — перефразировала свои же слова. — Никогда, Беляев. Так что ты получил девственницу, можно сказать. Шикарный бонус, не…

Толкнул в оказавшуюся за спиной стеклянную кабинку, прижал к холодному стеклу.

— Моя…

Прорычал, накрывая мой рот своим.

Стас не целовал, он съедал мой рот, нагло терзая языком и прикусывая губы. Чтобы с тихим рыком слизывать с них кровь. Он словно стал одержимым, проглатывая мои стоны, воруя дыхание. И я вторила ему, кусая в ответ, прижимаясь и сплетая языки в каком-то необузданном танце. Это не было поцелуем, это было одой похоти. Неконтролируемым желанием двоих изголодавшихся одиночек. И не важно, что в постели Беляева побывала наверняка уйма девиц, а в моей изредка появлялся муж – в эти мгновения, на высоте в несколько десятков метров над землей мы были самими собой.

Я закинула ногу ему на талию, раскрываясь и бесстыдно потираясь о его пах. Стас одним толчком отбросил меня на стеклянную стенку, распластал по ней, продолжая терзать мои губы, которые саднило от его напора. Но я ни за что не призналась бы ему, даже если бы истекала кровью, потому что оторваться от Стаса сейчас было равносильно смерти. А я хотела жить и наслаждаться своим персональным адовым огнем. Только бы он любил меня так, как сейчас.

И пусть я кому-то покажусь безумной теткой, которую потянуло на молоденьких – мне начхать. Это мое безумие и мой Стас Беляев, которого я ждала долгие десять лет. Даже если между нами всего лишь договор размером в полтора миллиона.

— Ева, я сейчас в штаны кончу, как сраный девственник, — прошептал в самые губы, тяжело дыша и лаская их языком так нежно, что мне хотелось скулить от переполнявших меня эмоций. От эйфории, которая медом растекалась по венам. И от жгучего желания стянуть со Стаса его проклятые штаны.

И я даже потянулась к ремню, но Стас припечатал одним взглядом.

— Нет, Ева, — отрезал и вдруг достал из-за спины что-то яркое и невообразимо красивое.

Как фокусник, вытащивший из пустой шляпы кролика, одним взмахом руки распахнул передо мной огромное шелковое парео и неуловимым движением завернул меня в него, завязал на талии. Внимательно осмотрел, хмуро кивнул и сел на лавку, потянул меня на себя. Носом прижался  к виску. А меня по-прежнему трясло, и я совершенно точно не понимала, что сейчас произошло. Почему Стас остановился? Он же хотел, я видела…чувствовала…хотел продолжения и я была готова дать ему все. Я и сейчас готова, сводя сильнее ноги, потому что там все горело и пульсировало.

— Прекрати ерзать, Бабочка, иначе, клянусь, я перестану быть благородным рыцарем и оттрахаю тебя до звезд перед глазами прямо здесь.

Я повернулась, закусив губу и бросая ему вызов.

— А если я…

— Нет, Ева, — снова перебил, большим пальцем очертил скулу, нарочито медленно погладил щеку и освободил губу из плена моих же зубов. — Какая же ты красивая. Сдуреть можно.

И лицом уткнулся в изгиб шеи, руками оплетая, как самыми надежными стальными цепями.

Солнечный луч пощекотал щеку, забрался на ресницы, заставляя жмуриться. Отвернулась, прячась от ускользающего за горизонт солнышка, и вдруг словно окаменела, глядя на огромный город, распростершийся под нами и кажущийся сейчас чем-то игрушечным. А дальше только синее-синее небо, расписанное отгорающими красками алого заката. Там, далеко внизу город кутался в молочные сумерки от невесть откуда взявшегося тумана, стелящегося призрачным одеялом, а здесь, в поднебесье горели небеса.

И это так красиво, что я льну к стеклу, почти не дыша и забывая о собственном страхе.  Нет, он никуда не пропал, просто затаился от греха подальше, точно зная, что ему не потягаться с ураганом по имени Стас Беляев.

— Это…

Обернулась к Стасу и поймала его улыбку. Он запрокинул назад голову, наблюдая за мной, и улыбался так широко и открыто, как улыбался лишь однажды, когда я выкрала его у костлявой старухи смерти. На его щеках вспыхнули легкомысленные ямочки, от которых я сходила с ума и которых всегда мечтала коснуться. Ну что ж, моя мечта сбылась. И я тронула их, такие замечательные и задорные, губами, намертво вшивая под кожу этого мужчину. Мягко зализывая длинные царапины от моих же ногтей.

Он прижался щекой к моему рту, потерся, как кот, выпросивший долгожданную ласку хозяйки.

— С днем рождения, Ева.

Отпрянула, с изумлением уставившись на его сияющее лицо.

— Беляев, ты рехнулся? — прищурилась, ища подвох. — У меня день рождения в сентябре. Забыл, что ли, как мне астры дарил?

— С днем рождения, Ева, — повторил Стас, коснувшись маленького шрама на виске. И меня снова прошибло током. Этот шрам…Я получила его, спасая сына из-под колес. Этот шрам…Стас был прав. В тот вечер я умерла и родилась заново, потому что он отдал свою кровь моему Даньке. — И я дарил хризантемы, Ева, — теперь улыбалась я, счастливо жмурясь, потому что он помнил. Да, он дарил хризантемы. Притащил в класс целую охапку и просто всучил мне в руки посреди урока. Злой, взъерошенный, но довольный.

Я хотела сказать столько всего, но трель звонка разбила вдребезги нашу идиллию. Поморщилась, пытаясь отодвинуться, но Стас глянул на дисплей и лишь весело фыркнул. Ответил на звонок, не оставляя мне ни единого  шанса на побег.

— Что, именинничек, получил мой подарок?

— Ты полный придурок, Стас, — услышала в трубке голос сына и уставилась на Стаса. А тот…тот веселился на полную катушку и я видела, как его отпустило напряжение, что искрило там, внизу. И злость растворилась в черноте его безграничного космоса. — Это же…я…

— Простого спасибо достаточно, — вполне серьезно заявил. Интересно, что же такое возмутительное подарил он Даньке, что мой обычно уравновешенный сын пыхтел недовольством в трубку.

— Если ты из-за матери, — слышу его напряжение и все внутри натянулось тонкой струной, — то зря. Я всегда буду на ее стороне.

— Не неси чушь, Пеле. Считай, я вас благословил. А с твоей матерью мы сами как-нибудь разберемся. Чай не дети.

Что ответил ему Даня я не слушала. В голове отпечатались лишь одни слова: «Считай, я вас благословил». Кого и на что?