Юлька стояла с одежками в руках и не знала, что сказать. Впрочем, воспитание само подкинуло нужные слова.

— Спасибо большое.

И вот пойди и пойми, отчего широковское лицо затвердело, рассердилось и брови сдвинулись к переносице.

— Давай на кассу, и я довезу тебя до твоей приятельницы.

Тут Юля совсем застопорилась.

— Митя, это далеко. Это… У вас дела, работа. Не нужно, спасибо, — да кто бы ее еще слушал.

— Вот и не отнимай мое время, поторопись.

Она открыла рот для возражений, но посмотрев на Митю, промолчала. Почему? А снова тот взгляд двухнедельной давности. И румянец на щеках Юльки тот же.

И шарахнула по ней мысль, сбила дыхание. Ведь и подошла она сегодня к соседу потому, что хотела слышать его и видеть. И «спасибо» за Фиру Рауфовну не более чем предлог. И о Санкт-Петербурге она хотела сказать ему уже давно. А самое убийственное то, что когда Митя говорил ее собственному мужу о желании умыкнуть ее, Юльку, встрепенулось в ней что-то очень женское и потаенное.

Юля расплатилась за покупки, категорически отвергнув Митину помощь в данном вопросе, повернулась к Широкову и твердо сказала:

— Митя, я доберусь сама. Прошу dас, не нужно никуда меня возить. Это… Это все неправильно и лишнее, — а в ответ его красноречивое молчание и взгляд, снова тот самый, глубокий.

И уйти бы надо. Даже не так… Не уйти, а убежать! А ноги прилипли к полу как-будто.

— Лишнее? Неправильно? Впрочем, как скажешь. Тогда я просто довезу тебя до метро. И это мы обсуждать не будем. Мороз и скользко.

Юля не решилась перечить, и Митя довез ее до метро. Эти десять минут, что провели они в салоне теплого автомобиля и полном молчании, дались Юльке нелегко. И ему тоже. Юлька это заметила…

Что же делать? Радоваться или печалиться?

«Лишнее» и «неправильно»… Митя Широков совершенно согласен был с Юленькой, но что делать, если манкая эта соседка, лишила его покоя? Он честно скрывался от девушки две недели. Выходил из дома раньше, возвращался позднее, и, если бы не «помирание» сестрички Собакевич, то он запросто смог бы не увидеть Юлю еще месяц-другой. А там, глядишь, все бы поостыло, позабылось, и вылетела бы из головы блажь на счет чужой жены.

Но вот увидел ее на лестничной площадке, взволнованную и очаровательную, сразу все свои разумные помыслы отринул и …

А утром? Честное слово, когда сказала она по Санкт-Петербург, он на самом деле готов был везти ее туда, причем сей момент! И Кира ее ненаглядный нарисовался, довольный такой, удачливый. Вот и дернулся Широковский язык сказать, что собрался Юльку украсть.

И в магазине, когда маленькая, растерянная девушка, собралась купить очередной балахон, у него буквально дернулось сердце: то ли от жалости, то ли от восхищения. А если быть точным, от любви.

Широков не врал людям, а себе и подавно. Он сразу оценил и принял факт собственной влюбленности, однако совершенно не знал, что ему делать. То ли бежать от Юленьки сломя голову, то ли лететь ей навстречу, то ли стоять на месте и ждать чуда.

Как ни пытался Широков отключиться от мыслей своих за работой, ничего не вышло. "Лишнее и неправильное" терзало его упрямо, мешало готовить. Вот и рыбу пересолил, и забыл про заказ.

— Дмитрий Алексеевич, вы приболели? — Илька Сомов, кондитер «Ярославца», удивленно смотрел на застывший нож в руках шефа. — Может, домой, а? Мы бы и без вас справились.

— Да, шеф, Вы сегодня не такой, какой-то. Третий раз за вами сковороду мою. Когда такое было-то? Все горит, — и Женька, су-шеф, подглядывал из-за стеллажей.

Широков со злостью кинул нож, снял фартук и ринулся вон из ресторана.

Пока ехал домой, злился. Ведь Юлька не просто так сказала слова те, обидные. Вероятно, поняла кое-что. И как не понять? Митька смотрел на нее с обожанием, сам знал, что «палево», а как не смотреть? Самый разумный выход — забыть обо всем и прекратить заглядываться на чужую жену.

Только, как? Вот вы, могли бы быть вдали от человека, которого любите? Сумели бы просто так, развернуться и уйти? Чёрта с два! И тянет, и манит, и сбежать никакой возможности. Чтобы уйти нужно резануть «по живому». Кровью залиться и перетерпеть боль. А потом жить с чувством огромной утраты, вероятно, долго. Это называется «разрушенные мечты и разбившиеся надежды».

Есть и еще одно «но»… Широков точно знал, что Юля несчастна. Муж у нее полный и абсолютный козёл! Как он, Митька, может спокойно отвернуться от девушки, и оставить ее на съедение этому ушлёпку? Кира ее просто напросто погубит. Она задохнется рядом с ним, засохнет и исчезнет.

Припарковал машину во дворе, поднялся по лестнице, хлопнул дверью квартиры. И все это злобно, остервенело. Ну, мужик он такой, что поделать. Нормальный. Бездействие хуже смерти. А что делать, не известно!

Принял душ, выпил холодного молока прямо у холодильника из пакета и завалился спать. Правда, отдых Широковский длился часа два, от силы. Разбужен он был самым безобразным образом. Каким? Женским визгом!

Вскочил с постели, и как был в футболке и спортивных штанах, ломанулся к двери, сунул босые ноги в кроссовки выскочил на площадку, а там…

Юлька стояла у двери Ирины.

— Запой?! — лицо у гранд дамы серьезное, даже несколько напуганное.

— Да, Ириночка Леонидовна!

Гойцманы, папа и сын, вышли из квартиры. Открылась соседняя дверь и Кира, с неприятной улыбкой предвкушения, появился на площадке.

С третьего этажа были слышны визги! Фира и Дора. И еще один женский голос, вероятно, жены контуженного офицера Заварзина.

— Тёма, Тёмочка, пожалуйста, пойдем домой! Пойдем, я еще налью тебе, только не уходи никуда!

На лестнице показался здоровый мужик (Митя знал, что это Артём Заварзин), и, шатаясь начал спускаться вниз. За ним бежала симпатичная его жена и сторожко тянулись сестры Собакевич.

— Уйди! Скройся! — отставной офицер был пьян вдрызг, и слушать никого не желал.

В майке, штанах и тапках на босу ногу, он с упрямым выражением лица сильно пьяного человека ломился, как подраненный кабан неизвестно куда. Его внимание привлек Кирочка. Муж Юли улыбался, ожидая пьяного шоу, чем весьма неприятно поразил Митьку.

— Сука! Урою! — и качнулся в сторону напомаженного женатика.

— Охренел?! Я сейчас полицию вызову! — Кира вскинул руку с телефоном и начал тыкать в дисплей.

— Кирилл, не смей! — Дава подскочил к Раевскому и попытался помешать.

— Отвали, Давид! Задолбал этот вояка бузить! Давно пора было его сдать!

— Урою, тварь! — Заварзин пёр на Киру страшной тушей.

Дава успел отскочить, Кира замер, ожидая всего, чего угодно! А Юлька…. Митя даже моргнуть не успел, как девушка, легкой, стремительной птичкой подлетела к мужу и встала между ним и взбешенным больным громилой, раскинула руки в стороны, оберегая немаленького своего Кирюшу!