Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Будет, – всхлипывает Сэнди.
– Если и будет, то это не твоя вина.
Сэнди смотрит на меня, она хочет знать, верю ли я сам в то, о чем говорю, или нет.
– Нами кто-то управляет, и после всего того, что с нами случилось, будет глупо считать эту мысль бредом.
– Ага.
Сэнди шмыгает носом и говорит:
– Прости меня, Олег.
– За что?
Сэнди поворачивается ко мне боком, лицом к заднему сиденью, просовывает руку между мольбертами и чешет недовольно урчащего Гейси за ухом. Не то, чтобы она решила успокоить кота, просто ищет повод не встречаться со мной глазами, удрученно думаю я.
– Нам нужно вернуться назад.
– Зачем?
Сэнди не хочет отвечать – или просто долго собирается с ответом. Я вспоминаю, как на заправке мы перепроверили наши чемоданы и убедились, что все необходимое взяли с собой, и говорю об этом Сэнди.
– Не в этом дело. Ривьера.
– Кто такой Ривьера? – спрашиваю я и про себя думаю, что это имя я где-то слышал.
– Бандит. Он вроде бы владел магазинами Бинко.
Я понимаю, что слышал о Ривьере от Пауэрса и машинально морщусь – вспоминаю торчащую из глаза вилку.
– Ты знакома с Ривьерой?
– Не помню.
Это звучит крайне бредово – но я уже устал удивляться бреду.
– Что это значит?
– Вот.
Сэнди протягивает мне телефон. На дисплее отображается ряд сообщений с анонимного аккаунта – это hooklove, конечно же – с требованием заплатить сто тысяч долларов – компенсацию за моральный ущерб, причиненный Роберту Брайану Фостеру, который из-за Сэнди (да, там так и написано) угодил за решетку. Аккаунт анонимный, подписи Ривьеры в последнем сообщении нет.
– Откуда ты знаешь, что это Ривьера?
– Я уверена, что это он. Я общалась с ним сегодня до твоего приезда.
– Почему ты ранее об этом не рассказала?
– Я только сейчас вспомнила.
Я начинаю думать, что в Сэнди вселился внетелесный придурок, и понимаю, что если Сэнди захочет меня убить, то мне придется ей не мешать. Я не хочу вредить ее телу.
– Фостер…Фостер… – говорю я и вспоминаю слова Пауэрса.
– Это искусствовед?
Сэнди кивает и говорит:
– Позавчера его посадили. Его подозревают в связях с мафией. Но Ривьера пишет, что виновата во всем я. И самое странное, что я не знаю, правда ли это или нет.
– Не менее странно что ты знаешь имя искусствоведа. – Данный вывод я делаю, просматривая сообщения от Ривьеры.
– Я не знаю, откуда во мне это знание. Не от Ривьеры точно. Но я знаю, что все обстоит именно так, как я говорю.
– Ясно. Зачем нам возвращаться? Ты хочешь заплатить Ривьере? Будто бы у нас есть сто тысяч.
Лицо Сэнди обретает новое выражение, я не успеваю разглядеть его, оно сменяется на ставшее привычным испуганное. На ее номер приходит сообщение.
– Вот почему мы должны вернуться. Ривьера говорил мне об этом.
Сэнди отдает мне телефон.
– Извини, что раньше об этом не вспомнила.
Я вижу в сообщении фотографию.
– Мы должны ей помочь.
Знакомый мрак флуоресцентных ламп, свечи в центре пентаграммы.
– У нас нет денег, – говорю я Сэнди. – Придется звонить Папочке.
На вращающейся стене с нарисованной пентаграммой висит голая Клэр – висит так же, как висел в свое время я. Кожаные ремни стягивают бросающийся даже в этом полумраке искусственный загар. Палец фотографирующего закрывает левый нижний угол – палец черный и блестящий, будто бы в латексе.
Будто бы?..
– Это ничего не меняет, – говорю я Сэнди, отдаю ей телефон и выезжаю на дорогу. Город Ангелов становится еще ближе, чем ставший близким мне Город У Залива.
Трамвай
– Что ты делаешь?
– Еду вперед, ты же видишь.
– Мою сестру пытают! Мы должны ехать к Папочке за деньгами!
– Мы ничем не сможем ей помочь.
– Я звоню ему.
Я так понимаю, Сэнди имеет в виду моего дорогого тестя. Она набирает номер и хочет поднести телефон к уху, но не подносит – моя рука хватает ее запястье.
– Не стоит. Это не поможет.
Сэнди смотрит на меня и не понимает, что ей нужно сказать, так же, как не понимаю и я.
Я вновь торможу у пустынной обочины. Ветер бьет нам в лицо. Пыль кружится под колесами Форда и ногами Сэнди – Сэнди вышла из машины.
– Ты куда? – спрашиваю я.
Я чувствую себя сумасшедшим, обманутым и беззащитным. К первым двум состояниям я привык, но вот третье появилось только что. Мне кто-то неведомый вливает в горло расплавленный свинец – я не могу остановить Сэнди и не могу кричать ей вслед. Сэнди бредет к какому-то обрыву. Мне страшно. Я боюсь, что внетелесный придурок мучает меня с какой-то определенной целью, но этот придурок не понимает, что самоубийство Сэнди означает конец моим мучениями – мой конец.
Не трогай ее, прошу тебя, думаю я на тот случай, если придурок уже находится в моем теле. Возьми лучше меня. Меня, меня, меня, убей меня…
Сэнди замирает на самом краю обрыва. Затвердевший в горле воображаемый свинец наконец проваливается в желудок, и я кричу:
– Сэнди, дорогая! Сэнди, любимая, вернись ко мне!
Сэнди слушается меня. Медленно идет к машине, с лицом примерной школьницы, впервые в жизни прогулявшей уроки.
– Что я делаю? – Сэнди выглядит спокойной, то есть такой, какой я привык ее видеть. Ее глаза что-то ищут в моем лице, поэтому в этом виде спокойствия я вижу потерянность.
Ко мне приходит понимание. Я знаю, что я должен сделать. Я говорю об этом Сэнди.
– Зачем?
– Я не знаю, как от него избавиться. А если я пойду на его условия, возможно, он оставит нас в покое.
– Мы ведь даже не знаем, кто он!
Я про себя думаю, что Сэнди должна остаться невредимой. Только при этом условии я согласен играть в эти игры. Тут же приходит мысль, что в условиях полной беззащитности глупо ставить кому-то условия.
– Олег, не делай этого, – умоляет Сэнди. – Давай скроемся в Лос-Анджелесе.
– Нас найдут в любой точке мира и убьют нашими же руками.
Сэнди видит мою непреклонность. Ей ничего не остается, как спросить:
– Я звоню Папочке?
Я поражаюсь, как легко внетелесный придурок меняет наши с Сэнди роли местами. Я думаю, что небезопасно называть, пусть и про себя, неизвестного вторженца внетелесным придурком и стараюсь усмирить неприязнь к нему. Я киваю головой.
– А если он откажется?
Я усмехаюсь.
– Он не откажется.
Словно только это и требовалось. На телефон Сэнди приходит сообщение –