Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну, что ты нам на это скажешь?
Мэгги вздохнула и почти беззвучно ответила:
— Он сделал это здесь, под нашей крышей.
— С девушкой?
— Конечно, с девушкой, — сказала Мэгги. — Кеннет не гомосексуалист.
— В наши дни не разберешь, — ответила ей мать.
— О, ради бога, Айрин, Кен правильный, как доберман-пинчер, — сказал Чарли. Он был единственным, кто называл Кеннета Кеном.
— Почему ты его защищаешь?
— Я его не защищаю.
— Конечно защищаешь.
— Послушай, какой смысл мазать друг друга грязью, — сказал Чарли. — Если сказать, что он гомик…
— Не будь таким наивным, — сказала Айрин, ее глаза сузились, как бойницы в броневике. — Пока это дело не закончится, здесь еще будет столько грязи!
— Хочешь верь, хочешь нет, но я действительно не хочу сейчас говорить об этом, — сказала Мэгги, возя по тарелке остатки фриттаты.
— Но мы всего лишь хотим помочь, — сказала Айрин.
— Я не сомневаюсь, мама. Хотя и не возражала бы, чтобы побыть сейчас одной.
— Как тебе угодно, — холодно сказала Айрин. — Чарли, пойдем.
Чарли прихватил пару лепешек на обратную дорогу. Айрин удалилась в облаке гнева, смешанном с духами «Шанель номер пять», и не попрощавшись. Чарли по-отцовски поцеловал Мэгги и прошептал ей в ухо:
— Если тебе что-нибудь понадобится, что-нибудь, позвони мне в офис.
Затем они ушли, а Мэгги осталась одна с Хупером.
Он помог ей убрать посуду. Посуды было не так много, чтобы загружать большую ресторанную посудомоечную машину, поэтому они стали мыть ее руками. Хупер вытирал. Конечно, он поинтересовался тем, что происходило между отцом и матерью, и Мэгги рассказала ему отредактированную и подчищенную версию происшествия с Лорой Уилки. Хупер задумчиво впитал ее и после неловкой паузы сказал:
— Может быть, когда-нибудь ты сможешь простить его.
— Может быть, — ответила Мэгги без убежденности. Сегодня ей было уже не выдержать не только еще одной ссоры, но даже и разницы во мнениях.
— Так или иначе, я буду рядом какое-то время, — сказал Хупер.
— Будешь рядом?
— Я решил сделать перерыв в учебе.
— Перерыв? Ты бросишь учиться?
— Я пропущу семестр. У меня есть знакомый, который выпустился передо мной. Он получил место для практического обучения при Эм-ти-ви. Он говорит, что и для меня там что-нибудь найдется.
— Ты будешь жить в городе?
— Я думаю, мы могли бы ездить и отсюда. Послушай, в этой обстановке, возможно, для тебя было бы неплохо, чтобы мы были рядом.
— Мы?
— Да. Элисон и я.
— И она бросает учебу?
— Мы как единое целое, мам.
— А чем она собирается заниматься?
— У нее есть друг, который работает у Кельвина Кляйна. Нам нужно хоть сколько-нибудь реального опыта в реальном мире, мам. Это не так уж плохо. — Он положил свою большую влажную руку ей на плечо и ласково взял ее за подбородок большим и указательным пальцами, заставив ее взглянуть на себя. — Не беспокойся, — добавил он. — Мы не будем тебе мешать.
— Она даже не знает, как накрыть на стол, — сказала Мэгги и заплакала.
— Она научится, мама. Ты научишь ее. — Хупер позволил матери в голос порыдать на его плече. — Я лучше пойду и поищу Элисон, — в конце концов сказал он. — У нее в семье так все запутанно. Она представляла нашу как абсолютно совершенную ячейку американского общества, так, как это описано в твоих книгах. Я думаю, все это немного выбило почву у нее из-под ног, в психологическом смысле.
— Скажи ей, что я ей рада и что прошу прощения за всю эту… неприятную ситуацию, — сказала Мэгги. — Ты не возражаешь, если мы отложим подарки до завтра?
— He-а. Спокойной ночи.
— Спасибо, я попытаюсь уснуть. Хорошо, что ты приехал, Хупер. Я рада, что ты останешься здесь на какое-то время.
Он решительно бросил кухонное полотенце на разделочный стол, чмокнул мать в щеку и вышел.
Мэгги собралась сделать так, чтобы день после Рождества был настолько спокойным, насколько возможно. Спокойствие, решила она, будет ее убежищем от безжалостных жизненных бурь. Поэтому она составила список дел и прикрепила его на дверцу холодильника, после чего удалилась в спальню.
В спальне ей стало нехорошо. Кеннет оставил дверцы шкафов открытыми и повсюду разбросал всякий мусор. Мэгги начала все собирать: коробочка из слоновой кости, полная запонок и косточек для воротников рубашек, его пояс для смокинга, несколько книжек в мягкой обложке, аэрозоль от насморка, дорожный будильник, солнечные очки. Затем сложила все это в пару коробок от обуви. Ей казалось, что она собирает пожитки умершего человека. После всего этого она передвинула мебель в комнате так, чтобы ничто не напоминало того места, где она и этот человек предавались любви на протяжении многих лет. Но это не принесло облегчения. Комната была наполнена чем-то наподобие психологического зловония, которое способны были искоренить только два слоя свежей краски и полный ремонт. Поэтому, забрав свои книги («Мэнсфилд-парк» Джейн Остин, «Кухню Анд» Менендеса и Веги и последнюю биография Виты Сэквилль-Уэст), она отправилась в северную гостевую комнату, как она ее называла, которая была оформлена в фирменном приключенческом стиле компании «Тимберленд», с полосатыми одеялами компании «Гудзон Бэй» на двуспальной кровати, плетеной корзинкой для рыбы, как бы случайно свисавшей с двустворчатого шкафа из березы, снегоступами, стоявшими в углу, чучелом щуки, улыбавшимся со стены, и другими атрибутами северных лесов.
В кровати наконец вся боль и дрожь дня начали отпускать, и она окунулась в экзотический мир андских рецептов: синий картофель в арахисовом соусе, филе ламы с конголезским горохом, салат из кактусовых листьев и цветы тыквы…
Около полуночи зазвонил телефон. Мэгги считала, что люди, звонящие по телефону после десяти вечера, относятся к низшей форме жизни, но она была не такой человек, чтобы спокойно лежать, не обращая на телефон внимания, даже если звонит тот негодяй, с которым она до последнего времени делила ложе.
— Вы знаете, который сейчас час? — рявкнула она в трубку, которая была ловко вставлена в небольшую выемку в березовом бревне.
— Мэгги, не беспокойся. Это я — Линди.
Это была Линди Хэйган, в девичестве Линди Кац, соседка Мэгги по комнате в Смит-колледже. Линди вышла замуж за Бадди Хэйгана, очень известного продюсера («Презираемая», «Дредноут», «Доброе и беспокойное сердце», «Второй шанс») и жила в Лос-Анджелесе. Линди и Мэгги не болтали, наверно, уже год. Когда-то они были близки как сестры. В действительности даже более близки, поскольку между ними не было ревности, существующей между братьями и сестрами. У Линди был хриплый артистический голос, хотя она и не работала по профессии с восьмидесятых годов.