Светящийся пенал автобуса выкатился из-за поворота и подрулил, промахнувшись, мимо головы очереди. Вздохнув пневматическим механизмом, открылась дверь.

Недобросовестные пассажиры из хвоста очереди воспользовались небрежностью водителя. Расстроив ряды, они полезли вперед, решив, видимо, что пришло время библейского пророчества, когда последние станут первыми.

Нервные заметались, опытные сохраняли спокойствие. Вопреки сумбуру погрузка шла быстро. Передо мной оставалась всего одна женщина с ребенком, когда появился проныра. Неприметный, щуплый, похож на торчка, он сунулся в дверь прямо перед матерью и чадом. Не успел я возмутиться, как женщина схватила проныру за капюшон и отшвырнула, точно комок тряпок. Но проныра проявил настойчивость и попер на женщину, которая уже успела пройти в автобус.

Глаза мои заволокло гневом. Стоя на ступеньке, я схватил проныру за воротник тонкой курточки и отшвырнул. Он, однако, удержался за вертикальную поворотную штангу двери.

Я ему в грудак, он держится.

Я снова, он не отцепляется. Так и висит на штанге. Если б не шмотки и щетина, мы вполне могли бы сойти за двух стриптизерш, подравшихся за право танца у шеста.

Другие пассажиры напирали, дуэль пришлось прекратить. Я прошел в глубь салона, залитого светом, словно операционная. Сел на свободное место и стал наблюдать, как проныра копается с турникетом, как ищет меня взглядом, как подходит.

И тут мне захотелось сбежать.

– Ты у меня доедешь, – склонился он ко мне.

– Это ты у меня доедешь, – ответил я, волнуясь.

– Ты у меня доедешь, – шипела пенка в углах его губ.

– Это ты у меня доедешь, – отчаянно старался не отставать я.

Неизвестно, сколько бы продолжался обмен этой бессмысленной, если разобраться, фразой, но пассажиры стали заполнять проход, и мой оппонент был оттеснен к двери рядом.

Безоглядное, экзальтированное бешенство сменилось во мне истовым страхом так же резко, как и возникло. Проныра был хоть и щуплым, но явно настоящим подонком.

Когда я выйду возле моей деревни, он последует за мной и в темноте расправится.

Надо срочно сообщить жене. Пускай встречает с собакой.

И с дочерью.

Он их увидит и не посмеет. Женщин все боятся, женщины как начнут орать. Не надо было мне лезть, тетка сама бы справилась.

Позор.

Какой позор жалеть, что вступился за женщину с ребенком. Звать на помощь жену и дочь.

Дочери завтра платье примерять, свадебное.

А послезавтра в Америку к жениху.

Интересно, он уже в курсе или еще нет?

В любом случае он не против, а если мужчина не против, значит, он за.

Мы, мужики, такие.

Особенно интеллигенты.

А жених интеллигент.

Хорошая московская семья. В каком смысле хорошая? Дед был из советских начальников и наплодил, как водится, диссидентов. Все им здесь не по нутру, но его громадной квартирой и обширной дачей пользоваться не брезгуют. Жених, естественно, с американским паспортом. Находясь в положении, его мать проявила предусмотрительность. Двадцать лет назад туда часто рожать ездили. Как, впрочем, и сейчас. Паренек, кстати, симпатичный, милый, а синий паспорт с орлом делает его настоящим душкой.

В общем, нельзя звать ни жену, ни дочь, ни собаку. Если они придут, обязательно случится какая-нибудь дрянь, дочь не сошьет платье, не распишется, не получит грин-карту, не проживет счастливую жизнь, и виной всему этому буду я.

Уж лучше схлопотать нож.

Я бросил на щуплого проныру неторопливый взгляд, нарочито демонстрируя спокойствие и презрение.

А вдруг у него на самом деле нож?

Вспомнился прием, виденный в кино. Перехватываю руку с лезвием, отвожу в сторону, выкручиваю… Что получится на деле, неизвестно. Точнее, известно. Я попытаюсь перехватить его руку, порежусь, ойкну по-бабьи и получу смертельный удар. Даже если у него нет ножа, он вполне может воспользоваться бутылкой. Утром я как раз вынес два пакета с опустошенной стеклотарой. Скоро, говорят, за такие дела – я их в урну выкинул – будут штрафовать. Каждого, кто посмеет сунуть в урну что-то крупнее литровой стекляшки, накажут рублем. Бутылки наверняка еще не убрали. Помню, одна была битая. Щуплый наверняка выхватит из урны именно ее и начнет чиркать по моему красивому, начинающему стареть лицу.

Седые волосы, носогубные складки. Недавно видел себя на фотографии и расстроился. Южанин с печальными глазами и презрительным ртом. А я-то думал, что с виду весельчак и южанин не до такой степени. Пора делать омолаживающие процедуры, но денег нет.

А вот с отсутствием мусорного контейнера в нашей деревне пора кончать. Полиэтилен и бумагу я жгу, объедки отправляются в компост, но вот бутылки. С бутылками совершенно неясно, что делать. А бутылок у нас порядочно. Например, уезжаем мы с женой, оставляем дочь одну, возвращаемся – гора бутылок. Оказывается, гости приезжали. Побудет жена пару деньков без меня – опять бутылки. Тоже гости. Да и сам я, чего таить, гостеприимный. И вот теперь из-за этих гостей меня могут изранить. Возможно, смертельно.

Я поднял глаза. Стоит у двери, сука, караулит.

И смотрит на меня. Я выдержал его взгляд и еще додавил зрением, когда он отвернулся.

Ничего, есть и другая дверь.

А что, если сойти пораньше? На людной остановке. Дождусь спокойно другого автобуса, покачу в благости. Жаль, людных остановок нет. За окнами сплошная тьма. Пассажиры смотрят на свои бледные отражения в черных окнах, в ушах индивидуальная музыка. Если продлить взгляд каждого линиями, то не найдется двух пересекающихся.

Я убрал поглубже в карман паспорт, банковскую карту и права. Чтоб в драке не выронить. Да, у меня есть права, а езжу на автобусе. Все вспыльчивость. Помню, меня один подрезал, так я его догнал и на таран.

Рассказы про героев войны не пошли мне на пользу.

С тех пор на общественном транспорте.

Да и дешевле.

Горячечность у меня наследственная, деда родной просвечивает. Он свой первый срок получил за вспыльчивость. Жоржиков на курорте прибил. Поехал первый раз на юг. Черное море, розовый закат. Костюм новый надел и вышел прогуляться вдоль прибоя. Сел за столик, выпил портвейна, залюбовался природой. Тут его жоржики и окружили. Лопочут что-то и велят костюм снимать. Ну, деда и стал табуреткой над головой крутить.

Потом милиция, суд, нары. Оказалось, одного в морг увезли.

Больше деда на юг не ездил.

Вот такой предок, через одного на скамейке эволюции.

Может, извиниться?

Подойти и прощения попросить.

Ты был не прав, я был не прав, замяли.

Скоро моя остановка. Я натянул перчатки и закрыл глаза. Типа все мне безразлично. Типа вот какой я бесстрашный, даже заснул со скуки. Я зевнул. Вполне, надо сказать, искренно. А сердечко колотилось.