– Разводящий!

Меланхоличный русский поднялся.

– Докладывайте!

– В порядке. – По своей привычке экономить слова «всё» он попросту опустил.

– Где находились сменившиеся?

– Здесь.

Вот и сейчас в караульном помещении трое. На столе шахматы, газеты и самовар, который того гляди выкипит, если Потрэн не прекратит дознание.

– Вы уверены, разводящий, что караульные в час отдыха не покидали помещение?

– Уверен.

– Вы были здесь с ними?

– Да.

Сержант вынужден был расстегнуть верхнюю пуговицу мундира – его душила злость.

Бурный выдался денек для караульных. Не прошло получаса, как разводящий скомандовал:

– Кружью! – что должно было означать «к оружию».

В караульную пожаловал плотный, коренастый капитан.

– Ну, как тут у вас, все в порядке? Славно, славно, отдыхайте, ребятки! Что это за ром? Наверное, контрабандный… Знаете ведь, что нельзя нарушать запреты…

– Это французский коньяк, господин капитан.

– Ах, так! Ну-ка, проверим! Проверка обошлась в полбутылки коньяка.

– И правда, французский. А что, английского, случаем, не найдется?

– Чего нет, того нет.

– Ладно, не беда… Где тут у вас солдатское снаряжение?

– Вот здесь рюкзаки с рабочей одеждой.

Капитан внимательно обследовал содержимое каждого рюкзака и отбыл. Никто не заметил, как он спрятал среди вещей Альфонса записку.

Все это произошло, пока мы с Альфонсом несли вахту.

Затем, в три часа пополуночи, мы сменились в последний раз и, возвратившись в караульную будку, приступили к переодеванию. Извлекли из рюкзаков грубые холщовые робы.

– Смотрите, что я нашел! – Альфонс держал в руках записку, к которой была приложена какая-то голубая бумажка.

В записке стояло следующее:

«Немедленно приходите к „Когтистой кошке"! X.»

Текст второй бумаги частично был отпечатан на машинке.

– Стоять!

Сержант… только его нам и не хватало! Глаза-буравчики уставились на нас, щеточки усов угрожающе вздыбились.

– Где вы находились перед тем, как заступить на пост?

– Здесь, в караульном помещении, господин сержант.

– Вот как? А кто отозвал часового с поста и отправил его к крепостной стене? – Буравчики сверлили меня.

– Понятия не имею, господин сержант.

– Следуйте за мной! Вы оба!

– Никак невозможно, господин сержант! – Альфонс вытянулся по стойке «смирно».

– Что-о?!

– У нас важное поручение. – Он показал сержанту голубой бланк, где стояло:

«Рядовые номер девятый и сорок пятый откомандированы в распоряжение высшего начальства. Ждать дальнейших указаний в караульной будке.

Командир батальона».

Подпись, печать – все как положено…

Потрэн набрал полную грудь воздуха. Еще бы, за один день сюрпризов больше, чем за всю его предыдущую воинскую службу.

– Прочь… с глаз моих долой!.. Ужо доберусь я до вас…

Откуда было знать бедняге, что наш дружок «капитан» подкатился на балу к коменданту города и попросил отрядить в его распоряжение двух часовых, которые вот-вот должны смениться. Ему, вишь, вздумалось прогуляться по ночному городу, да страшновато в одиночку. Ведь один раз ему уже пулю в башку всадили.

…Едва мы с Альфонсом очутились на улице, я сразу потребовал рассказать мне все.

– Что тут рассказывать?

– Кто она, эта красивая блондинка?

Альфонс нахмурился.

– Она дочь генерал-майора Фредерика де ла Рубо.

Я присвистнул. Вот, значит, каким образом они попали на бал! Имя Фредерика де ла Рубо известно в колонии повсюду. Ему подчинялся весь гигантский военный механизм во французской Африке.

– Видишь ли, я дольше служу в Оране, чем ты, и лучше знаком с делом Ламетра. Капитан Ламетр был помолвлен с дочерью генерал-лейтенанта (может быть, генерал-майора?), Люси. Я сразу вспомнил об этих деталях, когда ты предостерег меня в коридоре, и поспешил на выручку Хопкинсу, если капитан и вправду попытается с ним расквитаться. Тут, откуда ни возьмись, передо мной возникла красотка, которую мы освободили из заточения на яхте. Тогда я и понятия не имел, какая важная шишка ее папаша. Но, сам понимаешь, ситуация была пиковая.

«Значит, вы обманули меня в тот раз! – взволнованно произнесла она. – Вы агент секретной службы, прихвостень маркиза де Сюрьена… И освободили меня лишь в надежде, что я скомпрометирую отца. Но ваши расчеты не оправдались!»

«Мадемуазель, – ответил я ей, – здесь совсем другой расклад. Я нес караул у входа и проник сюда… как бы это поточнее выразиться… по семейным обстоятельствам. Признаюсь вам как на духу, поскольку считаю вас девицей благородной и не опасаюсь, что вы меня выдадите после того, как мы с приятелем обошлись с вами вполне деликатно».

– Здорово ты ей врезал! – искренне восхитился я. Ораторское искусство никогда не оставляло меня равнодушным.

– Не знаю почему, но я испытывал доверие к этой девушке и выложил все как есть. Стоило ей услышать, что Ламетр здесь, во дворце, и она чуть не хлопнулась в обморок. Потом совладала с собой и провела меня в голубую гостиную. Остальное ты знаешь.

– А как она оказалась на яхте?

– Под замком ее держал отец, потому что Люси рвалась в открытую выступить на стороне своего жениха. После того, как мы выпустили ее на свободу, генералу Рубо удалось убедить дочь, что подобное геройство бессмысленно.

– Ну, а наш Хопкинс? Он-то с его подзаборными манерами как попал в высший свет?

– Он и сам не знает. Сидел на барже, дожидался, пока ты принесешь ему хоть какую одежонку, прикрыть наготу. И вдруг услышал громкий хлопок, почувствовал удар, а когда очнулся в белоснежной постели, над ним склонился военный врач и стал заботливо допытываться: «Вам лучше, господин капитан?» Словом, оказался он в гарнизонном лазарете, а в кармане у него обнаружился документ на имя капитана Мандлера. Харчи хорошие, обхождение предупредительное… Чурбан Хопкинс быстро вошел во вкус и решил укрепить свои позиции: чуть что, ссылался на ранение в голову, отчего, мол, у него память отшибло…

– Зачем ему это понадобилось?

– Видишь ли, неотесанный Чурбан никак не тянет на армейского капитана. Поэтому, стоило ему что-нибудь ляпнуть невпопад, он тотчас принимался ощупывать голову. Имени не помнит, откуда явился, чем занимался – не знает. Что взять с человека, у которого мозги набекрень? Его лечили по-всякому, даже электрическим током, но ему – как мертвому припарки. Наконец доктора порешили на том, что пуля задела какой-то важный нерв, отчего несчастный капитан в одночасье лишился и памяти, и хороших манер.